руководителя, партнера и на каком-то этапе соперника, вполне понятного и привычного для Красина. Несмотря на все противоречия, они в конце концов притерлись друг к другу, понимали расстановку сил, границы возможного и в целом уважали взаимные интересы.

И вот теперь вся эта отлаженная система отношений рухнула. Нужно снова искать свое место в советской иерархии, что на текущий момент означало для Красина необходимость определиться с выбором покровителя. Леонид Борисович понимал, что обеспечить его безопасность и благополучие может только Сталин. Леонида Борисовича в то время очень заботит отношение к нему Иосифа Виссарионовича, стремительно набирающего политический вес. Ибо он сознает, что именно от Сталина во многом зависит решение этой проблемы. Но здесь существовали некоторые сложности, ибо не все гладко было в последнее время в их отношениях, особенно в принципиальных для Красина вопросах, таких как сфера его исключительных полномочий.

Со своей стороны, Сталин в 1920-х гг. неоднократно высказывался за ослабление или даже отмену монополии внешней торговли. Его поддерживал Сокольников, полагавший, что в целях преодоления товарного голода хотя бы ограниченному кругу предприятий, в частности государственным трестам, кооперативам, следует разрешить самим приобретать товары за рубежом. Все наркоматы, поощряемые сговорчивостью Зиновьева и Бухарина, буквально рвались напрямую торговать с иностранными партнерами. Это создавало крайне сложную ситуацию для НКВТ, который многие рассматривали как бюрократическую препону на пути эффективного хозяйствования. Красин же полагал, что импорт дешевых товаров разрушит неокрепшую советскую экономику. В сентябре 1925 г. он встречался со Сталиным по этому вопросу «и, к удивлению, он [Сталин] занял очень примирительную позицию». Хотя после недавнего конфликта по вопросу передачи в концессию иностранцам золотодобычи Красин определенно нервничал: как скажется этот факт на его отношениях с генеральным секретарем? Ибо тогда прошло решение, против которого выступал Сталин, но за которое ратовал Леонид Борисович. Мелочь вроде бы, но кто его знает. Остальные функционеры колебались. Даже Троцкий, отмечает Красин, «путается сейчас самым невозможным и позорным образом и лишний раз подтверждает для меня лично давно очевидную неспособность свою разбираться как следует в хозяйственных вопросах, не говоря уже о всякой публике помельче»[1760]. Хотя, следует признать, мнение последнего в то время уже значило немного.

Вполне возможно, к тому времени Сталин еще не забыл их совместного громкого дела в Тифлисе, когда по разработанному Красиным плану группа боевиков во главе с самим «товарищем Коба» 25 июня 1907 г. «взяла» инкассаторскую карету, перевозившую около 300 тыс. рублей в Тифлисское отделение Государственного банка. Тогда этот «экс» прогремел, считай, на всю Европу, ибо партийных активистов ловили по всем западным столицам при попытке обменять банкноты достоинством в 500 руб. на местную валюту: царские власти разослали номера купюр, похищенных при дерзком налете, полиции всех ведущих европейских стран.

И здесь дополнительным источником беспокойства становится совершенно, казалось бы, далекий факт. В Париже, например, «присел» по этой причине будущий нарком иностранных дел Литвинов, тогда еще некто М. М. Валлах. Это происшествие и заложило во многом основы глубокой взаимной неприязни. Красин считал именно Литвинова ответственным за провал операции по обмену 500-рублевых купюр из-за нарушения правил конспирации. Литвинов отнесся к делу предельно легкомысленно, совершенно не продумал легенду появления у него этих денег. Был задержан французской полицией при попытке обмена в банке одной из банкнот на иностранную валюту. При аресте растерялся. В ходе обыска на квартире у него нашли еще несколько билетов из той же партии. Французы не выдали Литвинова России, а ограничились лишь выдворением из страны, но осадочек, как говорится, остался.

Самому Красину удалось избежать широко раскинутых полицейских сетей: благодаря хорошему знанию химии он сумел при помощи сообщников предварительно «подправить» серийные номера на банкнотах и не только успешно пополнить таким образом партийную кассу, но и существенно улучшить собственное материальное положение[1761]. Правда, тогда не обошлось без скандала. Ленин, прознав про «фарт» Красина, потребовал переправить ему часть денег в эмиграцию. Но Леонид Борисович резонно предположил, что в России для подполья они нужны больше. Владимир Ильич обиду вроде бы проглотил, но оскорбление запомнил. Осадочек остался надолго.

И вот теперь судьба Красина во многом оказалась в руках Литвинова[1762]. И как эта неприязнь, имевшая столь давние и прочные корни, могла сказаться, гадать особо не приходится, ибо конфликт между ними, по образному выражению Ленина — «кашу»[1763], так и не удалось устранить. «Каша» осталась, несмотря на личное вмешательство вождя, уговоры и разбирательства на Политбюро ЦК. Решение вопроса с заменой Раковского в Лондоне, явно не без усилий Литвинова, затягивалось, хотя сам Христиан Георгиевич, как и многие болгары, обожавший Францию и все, что с ней связано, был явно не против перебраться в Париж. Красин нервничал. «…Я все более теряю вкус к дипломатической работе, и она меня влечет к себе все меньше и меньше», — делится он своими ощущениями с супругой в те дни[1764].

Ситуацию мог разрулить только лично Сталин. И, о чудо, вскоре после памятной встречи в сентябре 1925 г. вопрос об «обмене послов» — переводе Красина в Лондон, а Раковского в Париж — был рассмотрен Политбюро ЦК ВКП(б) 22 октября 1925 г. и оформлен решением ЦИК СССР от 30 октября 1925 г.

Но Красин, хотя и с удовлетворением, в отличие от членов своей семьи, воспринял эту перемену в своем положении, все же считал действия Москвы запоздалыми. Опять-таки, возможно, сказывались проблемы со здоровьем.

1 мая 1926 г. в Англии начинается забастовка горняков в знак протеста против локдауна, объявленного владельцами шахт. 3–12 мая в их поддержку проходит всеобщая стачка, в которой приняло участие более 5 млн трудящихся наиболее важных отраслей экономики. Политбюро решает прекратить поставки в Великобританию угля и нефти морским путем в знак солидарности с бастующими. Британским пролетариям направлено около 12 млн руб. помощи «от советских рабочих» (хотя иногда деньги шли прямо из госбюджета в счет «будущих пожертвований» пролетариев уже советских).

Конечно, Политбюро не имело никакого отношения к решению рабочих батумского порта прекратить погрузку бензина на английские пароходы «Валлетта» и «Люминус» — международная солидарность профсоюзов, знаете ли. Что делать, если у докеров Батуми такой мощный профсоюз и столь обостренное чувство солидарности с английскими горняками. Здесь как бы повторилась ситуация лета 1920 г., когда батумские докеры, несмотря на угрозы британских военных, отказывались обрабатывать грузы, предназначенные для армии генерала Врангеля в Крыму, а транспорт с бензином так вообще сожгли. В общем, пролетарская совесть не позволяла им выполнять заказы, преступные с точки зрения рабочей солидарности, что тогда, что теперь. Пришлось так и ответить британским дипломатам в Москве. Но