Гуссерля наблюдается на позднем этапе его творчества («Картезианские размышления»). Это философия «жизненного мира» (Lebenswelt) и «генезиса Ego» в полном соответствии с интересами текущего дня. Производится еще одна редукция (эпохэ) – редукция в сфере особенностей – тематическая редукция (Aschenberg 1978: 31).

Ego абстрагируется от культурного и интерсубъектного смысла и тем самым описывается как замкнутая монада. В отличие от трансцендентальной редукции (субъекта и объекта), тематическая редукция распространяется избирательно в ноэматическом состоянии (отстраняется только «чужой мир»), а «общий мир» ориентирован от единственной монады. Сущность «монадологической концепции» Гуссерля в утверждении, что единичный субъект атомичен в законченном своем единстве. Основа теории «языка» вообще остается непонятной, поскольку из концепции Другого возникают сложности в толковании языка: если Ego есть независимая монада в законченном своем Единстве, как вообще возможна коммуникация с этим Другим?

Позицию позднего Гуссерля Ашенберг называет герменевтической (там же: 33), поскольку в «Кризисе…» он обращается к «историчности» «жизненного мира». Благодаря языку этот мир в единстве всех компонентов семантического треугольника (человек, мир и язык) предстает «нераздельной относительностью» (Beziehungseinheit). При содействии языка возможно внутри- и вне-субъектное познание; тут ему уже ясно, что «доязыковое» также должно обретать форму языка (особенно – письменная речь).

Теперь язык представлен у него как окончательный и необходимый культурный объект; как исходящий в интенции он есть средство и одновременно цель коммуникации. Различие между языками Гуссерль видел в том, что смысловое тут можно переводить… (там же: 35). Язык как физическое явление можно рассматривать с его смысловой стороны (звуки слова, буквы письма), но одновременно и как объект культуры, т.е. как «идеальную вещественность», которая, хотя на реальности и основана, но реально не существует.

По-прежнему в основе языка предполагается логика, даже «жизненный мир» всего лишь низшая форма логики.

Гуссерль обсуждает и конкретные вопросы языкознания; например, говорит о «коммуникативном смысле» «общих имен» (выявляются через обозначаемые «вещи» – первая и вторая идеализация) и т.п.

10. Слово

Отдельные приемы феноменологического анализа являются общепринятыми, поэтому следует обозначить узкие пределы собственно «феноменологического метода» в исследовании эмпирического языка. По мнению Рикёра (1995: 381), Гуссерль «слишком поспешно устремляется к слову», что в устах концептуалиста звучит порицанием неореалисту. Если феноменологию представить как обобщенную теорию языка,

«язык перестает быть деятельностью, функцией, операцией: он идентифицируется с общей значащей средой, с сеткой знаков, как бы наброшенной на наше поле восприятия, деятельности, жизни» (там же: 380).

Основания для таких утверждений имеются. Но претензии феноменологии на то, что только она

«единственная открывает мир значений, стало быть, мир языка»

– неосновательны.

Доведенные до концептуально абстрактного уровня, классические операции феноменологического анализа предстают своего рода приемами современного «научного анализа». Эти приемы таковы.

1. «Направленное внимание» (Introspektion) на объект начинает любое научное исследование, но феноменолог говорит не о маркированности цели – объекта, включенного в предметное поле исследования, а о субъективном выборе направления такого внимания, поскольку отмечен субъект Я с присущим ему экзистенциальным правом выбора согласно личному интересу (свобода, а не принуждение в научном исследовании).

2. «Вглубление в сущность» (der Wesensschau) есть свойственное всякому научному исследованию стремление постичь законы (закономерности) изучаемого объекта. Но феноменолог говорит не об объективных законах, а о субъективном восприятии («вчувствовании») в сущность, поскольку явление подлежит ближайшему рассмотрению субъекта с целью конструировать на его основе феномен. Трансцендентное Ego замещает эмпирическое Я и в интуитивном озарении совершает непосредственное узрение сущности (эйдоса), конструируя схемы данного вида (specie) предметности. Классический пример: Я вижу фасад дома, остальные его части представляя себе, поскольку схема «дома» мне априорно известна (Лекторский 1980: 77). В этом случае эйдос есть инвариант предметности. Макс Борн писал об инварианте как замене сконструированной разумом идеи:

«Инварианты суть понятия, о которых естествознание говорит так же, как на обыкновенном языке говорят о „вещах“, и которым оно присваивает названия так же, как если бы это были обычные вещи»

– и сами по себе изменения суть отношения вещи к другим объектам, проекция определенной системы отсчета, которых может быть бесконечно много (Борн 1963: 283). Физики пользуются феноменологией феномена-инварианта, для гуманитарных наук это опасная вольность.

Эйдосы такого рода существуют до языка, выявляясь в образе (момент Лейбница) и в понятии (момент Канта) и фиксируясь в слове. В качестве языковедческого раннего примера можно указать «Диахроническую фонологию» Романа Якобсона (1929), в которой впервые были описаны идеальные сущности (феномены) языка в их развитии. Идеальная (не чувственная) интуиция сущности помогает «установлению принципиально нового сорта предметов» (Шпет 1914: 28), например, таких как «функция», «система», «структура» и пр.: понятие воспринимается через образ, создавая (конструируя) схему их соответствий. Сущность определяется на основе отношения к… и на признаках различения.

3. «Опущение ненужных подробностей» в море полученных данных (der Reduktion) также обычное для исследования дело, но феноменолог редуцирует не случайные для опыта факты, он устраняет из дальнейшего рассуждения все реальные (конкретные, «живые» и т.п.) факты; он оперирует не эмпирическим материалом и не гносеологически установленными данными, но субъективно оцененными фактами (только они аксиологичны и эвристичны в «сознаниесобытии» Bewusstseinserlebnisse). Факты – это данные сознания, включенные в необходимо устойчивые структуры и отвлеченные от событий (необходимо «укладывать факты в умозрение», говорил по этому поводу Лев Шестов). По справедливому суждению, феноменологическое «данное» – это «континуум перспектив», благодаря которому мы имеем возможность «достраивать образы», «воспроизводить предмет по его видимой части» (Молчанов 1988: 67). Ослепление логикой и сведение фактов к схеме чистой воды «иудаизм».

4. «Описание» (die Deskription) таким образом полученных фактов также обычно для всякого научного исследования, однако феноменолог, не отказываясь от регистрации подобных фактов «в списке», т.е. исчерпывающим, по его мнению, образом, в конечном счете ведет дело не к ре-конструкции, а к конструкции заданного уже препарированными фактами смыслового пространства; отсюда и скольжение в сторону эвристики и герменевтики. Описательность как метод изложения разводит явное и скрытое – причины и цели, и сущность оказывается (в описании дается) телеологически заданной целью. Недостатки такого ограничения метода также известны (Лекторский 1980: 85 сл.): он не дает четкого отделения субъективной уверенности от переживания очевидности; смешивает очевидное с при-мысленным, допускает свободное варьирование фантазии при установлении инварианта (на основе единичных эмпирических фактов), намеренно отказывается от критических суждений (эпохэ), а чистое сознание конституируется самим субъектом и потому субъективно.

5. «Значение» (die Bedeutung) Гуссерль представил (мы видели это)

1) как один из компонентов выражения (наряду с сообщением) и противопоставил смыслу: сообщение – смысл – значение;

кроме того, значение определялось

2) как объективная значимость (ценность) вещей,

3) как