текст читался. Философствование феноменолога неизбежно входит в иррациональность подсознания, поскольку с самого начала оно устремлено от сознания как попытка соединить мысль и вещь с помощью известного слова, через слово; ср. философствование того же Μ. Мамардашвили, который буквально «истекает словом», а «вещи» его все вторичны (образы Пруста, мысли Декарта, символы личной жизни).

9. Язык

Мысль феноменолога направлена языком, понятие кристаллизуется в слове. Это также одна из причин формализации знания: знание есть априорные символы языка. Ошибки любого суждения о феноменологии Гуссерля определяются суммарным восприятием учения философа, тогда как его позиция претерпевала изменения. Современники Гуссерля видели в его учении определенного Гуссерля, еще не предполагая, что точка зрения изменится. Например, для Густава Шпета Гуссерль – это автор «Логических исследований», а не поздний Гуссерль. В утверждениях «автор Логических исследований» и «автор» не совпадают ни денотаты, ни референты. И. Ашенберг (Aschenberg 1978) описала эволюцию взглядов философа на язык в связи с изменением его общефилософских воззрений.

На первом, дескриптивном, этапе развития феноменологии Гуссерль в своем философствовании редуцировал мир вещей. Условия единства значения определялись им с помощью двух дихотомий, связанных с грамматическими различиями в высказываниях (Ausdrücke). Первая дихотомия: вещь и слово не коррелируют в отношении к значению. Высказывания типа «человек как железо» состоит из различных «выражений» как его частей, однако имеет всего лишь одно цельное значение. Значение априори не отражает предмета. Вторая дихотомия различает категориальные и синкатегориальные выражения (различие, заимствованное у Марти, как впоследствии и теория шифтеров Романа Якобсона). Син-категории со-о-значаемы, в этом противопоставлении заключено различие между грамматическим и лексическими значениями, что важно для теории «означивающего акта» Гуссерля. Значение самостоятельно, когда оно отражает полное и совершенное значение данного конкретного означивающего акта, и несамостоятельно, если этого нет. Поскольку лишь в несамостоятельной части акта может реализоваться конкретное действие, оно является только в связи с известным другим действием. И только через обозначение вещи можно обнаружить различие между самостоятельным и несамостоятельным значением. Следовательно, различие между такими значениями объясняется не онтологической самостоятельностью или несамостоятельностью обозначаемых вещей, ибо

«вообще всякая несамостоятельность и даже в прямом действии (Weise) к вещи позволяет прилагать ее самостоятельное значение, например, краснота, фигура, сходство, величина, единство, бытие» (Aschenberg 1978: 24).

Вещь сама по себе значения не имеет, значение возникает в контакте вещи с субъектом – и тогда вещь оборачивается объектом.

Априорный закон комплексного значения связывает все значения данного выражения в общий смысл (Sinn), данный как норма. Нормы в узком смысле не относятся к семантике, они логико-грамматичны. Предложение типа «Это дерево зеленое» можно преобразовать в любое другое, например в предложение «Этот синий ворон – зеленый»; важна последовательность структуры, метонимическая смежность формального ряда, а не смысл. Категории значения, в их множественности и разнообразии, сохраняются именно как категории в единстве смысла, а не через субституции материи значения (смешные и глупые, по определению Гуссерля, значения).

Здесь Гуссерль исходит из синтаксиса (из «выражения», а не из слова), и потому в его учении преобладает логицистская точка зрения. Но это синтаксис синтагматической последовательности языка, поскольку признается, что понятия и законы «чистой грамматики» независимы от соответствующей синтаксической формы, которые проявляются в речи (Aschenberg 1978: 26). Для логических операций необходимы особые структуры языка, а не конкретно грамматическое их оформление. Типы предложений, модели, схемы предложений… вот откуда ведут свое начало все эти термины современной синтаксической теории.

Взгляды Гуссерля этого периода неоригинальны; те же мысли находим у Риккерта, тоже неокантианца, который утверждал, что

«теория познания есть наука о мышлении, в той мере, насколько оно истинно»

– важно то, что еще не открыто, но уже имеет свою ценность и может быть открыто усилием разума.

«Могущее быть истинным значение предложения или его эквивалента назовем смыслом – в противоположность простому значению слов <…> Смысл как истина, собственно, не разлагается на части, потому что как только его разложить, он перестает быть истинным, а следовательно, и быть „смыслом“, и от него остаются лишь простые значения слов <…> Смысл с точки зрения своей истинности есть неразложимое единство, каким и должно быть познание»;

так и предложение не есть смысл, но лишь означает смысл. Требование или норма как ценность становится при наличии значимости, хотя

«превращение ценностей в нормы для действительного процесса познания уже не есть научная задача» (Риккерт 1913: 42, 57).

«Категориальное предложение», говорит Гуссерль, с многочисленными своими компонентами и в различных обличиях обслуживается «примитивными» синтаксическими формами (множественность, отрицание, модальность и пр.). Логика определяет формы языка, формируя из них категории мысли. Априорные структуры грамматических значений извлечены из языка, но затем, обратным ходом, логика владычествует над грамматикой, «как универсальная грамматика у рационалистов», – добавляет Ашенберг (Aschenberg 1978: 90) (тут критика «чистой грамматики» Гуссерля). Гуссерль разграничивает два уровня: логико-грамматический (идеально-эмический, относится ко всем языкам вообще: типологический подход к языковым категориям) и эмпирико-грамматический (эмпирический, в сферу которого относит конкретную речь любого же языка). Первую грамматику следует понимать как область общего языкознания вне конкретных языков (там же: 27). Впоследствии она стала предметом рассмотрения лингвистической типологии (Луи Ельмслев и др.). Всеобщие законы языка представляются функцией логики: это нормы, которые гарантируют единство смысла (сущности, в нашем определении, – концепта) при множественности значений (феноменов, проявлений смысла-идеи-сущности).

Введение трансцендентных субъектов («теория чистого сознания» сменяет теорию «чистой грамматики») привело Гуссерля к устранению самого субъекта познавательного акта: он редуцируется также. Теперь Гуссерль развивает учение о трансцендентальной феноменологии.

Поворот к трансцендентальности связан с изменением точки зрения Гуссерля на язык. Прежняя связь субъекта и языка устраняется, язык как деятельность (Leistung), конституирующая субъекта, заменяется представлением о языке как средстве.

В «Логических исследованиях» язык описывался как выражение логических операций и как компонент события (типично неореалистская позиция на слово), теперь же (в «Идеях в России: Leksykon…» 2000: III) изменяется даже терминология. «Выражение», «значение» и пр. теперь не более, чем синонимы для обозначения автономного акта и соответствующей структуры Акта. Новая теория именуется ноэзисом и ноэмой. Каждое событие состоит из двух компонентов: реальное исполнение акта (ноэзис) и его идеально представленный коррелят (ноэма) – доязыковое состояние сознания, в формах языка не нуждающееся; это эмический уровень системы, не имеющий вариантов, он равен концепту. Ноэзис есть Mainen, Wünschen, Wollen, а ноэма – Gemeinte, Gewünschte, Gewöllte. Трансцендентальный субъект и есть ноэзис, который осуществляет все акты познания, выдавая его результаты субъектам «мира» в виде явленных феноменов ноэмы.

Полное отсутствие интереса к языку у