где он закопан, но и тебе не скажу. Потому что слова — словами, а могила — настоящий факт, проверят — не отмажешься.

Тебе интересно? Тогда вот такой еще случай. Был тогда в Питере еще один НИИ, какой-то информации, пищевой, кажется, промышленности. Не знаю, что они там такое полезное делали, только у них своей производственной площади было, наверное, на сотню миллионов долларов, и они начали ее сдавать коммерсантам. Ты представляешь, какой это был навар! Тут мы даже к чернореченским бандюкам не стали обращаться за помощью, уже сами все умели, и лучше них. Наехали на этого ученого директора, под видом тех же бандюков. Затолкали его в машину, и возили по городу, — но не виды показывали, а по свалкам, по кладбищам, чтобы прочувствовал, что дальше будет. И разговаривали. Прочувствовал он это глубоко. Потом когда другие наши «оборотни в погонах» ему «крышу» предложили, так он даже обрадовался — представляешь! — как хорошо иметь дело не с бандюками, а с родной полицией! По семь тысяч баксов в месяц он начал нам отстегивать. И это только с самого начала. Потом до десяти штук доходило — это Смольников потребовал. Я сам ездил в этот НИИ объяснять директору новые правила. Но потом нас жадность сгубила, как и всегда бывает. Захотел Смольников на их бесплатных площадях еще и свою аптеку открыть, и даже аптечный склад с клиентурой на четверть города. Устроил аптеку, все было хорошо, даже слишком хорошо. Не знаю, сколько со всего этого Смольников получал, но по сотне тысяч долларов через меня Смольникову иногда передавали, это я тебе точно скажу. Только не надо было ему связываться с аптеками. Завалили склад подделками, наркотой какой-то неучтенной, ворованными медикаментами из больниц — в общем, проверки у них начались, и поехало, не остановишь… И опять тоже самое, колоться на следствии начал этот ученый директор, все им рассказывать, подписывать, обо всех своих прегрешениях и отношениях, и про нас тоже… А тут еще подоспело дело о московских «оборотнях», когда повсюду трясти начали … Короче, пришлось убирать нам и этого директора, а позже и его бухгалтершу. Первого утопил я в Большой Невке, а потом, не помню уже кто, кажется тот же Паша Карпов, — пырнул и бухгалтершу, когда она прогуливалась с собачкой. Тот был большой специалист с ножиком. Может, до сих пор практикует.

А ты что так удивленно смотришь? Да каждый день тогда убивали в городе несколько человек. Деньги, деньги всех с ума свели, жадность коммерсантов губила, а бандюков — так их собственные разборки. Ты погляди на некоторых кладбищах их могилы, что поближе к храмам, на престижных местах, — старые кости на помойку, и для своих дворцы из мрамора. Даже жуть берет от такой роскоши. Мы только половину их и оформляли, как убийства, остальное — как сердечные приступы, несчастные случаи и все такое, чтобы только не регистрировать, не портить статистику, да и не вникать нам в это — все равно бы не распутали. А статистика — первое и главное — за плохую раскрываемость преступлений могли взашей любых начальников! Сколько бы ты ни отстегивал наверх, какие бы у тебя ни были связи, а если раскрываемость на нуле, ничего не спасало — кто был повыше, сами свою задницу берегли. Ты что думаешь, мы одни такое делали? Да по всему городу сотни в год такой липы насчитаешь. Наверное, и больше. Или ты думаешь, что начальники в Управлении города этого не знали? Думаешь, бабки к ним не поднимались снизу? Ха! Вот такие времена были, никто теперь не поверит. Да ты это и сам, наверно, помнишь, писал же в газетах.

Ну, напоследок расскажу еще один эпизод, так сказать для полной картины. Правда, к Смольникову это прямо не относится, но человека-то я убил того, и с его личного благословления. Был тогда в Питере такой банк, «Мегапрофит», очень крупный, с президентом господином Кулаковым во главе. Сразу после нового года, если не ошибаюсь, того самого, когда осенью выборы были, — исчез он, и с концами. Ты это должен помнить, шум был изрядный — президент такого банка, и вдруг пропал бесследно! А я знаю, где он упокоился. Но тебе этого опять же не скажу, ты меня извини. А дело было в том, что бесценным зданием этого банка — в центре города, на Невском! — владела, помимо лично самого президента, еще и наша ментовская фирма полицейских, как теперь говорится — «оборотней». Вдове президента того банка, как водится в таких случаях, потом доходчиво объяснили, что она заблуждалась. На самом деле, здание банка полностью принадлежит нашей фирме, и ей придется удовольствоваться только тем, что ее покойный муж оставил ей на счетах и в ячейках банка, а это тоже очень и очень немало. Но и то, если только у нее не возникнут вдруг проблемы с получением наследства, а это нам ей устроить, — должна сама понимать, — как два пальца… и так далее. Вдова все поняла, умница, и подписала, что требовалось, и кончилось все миром. На этом у меня, журналист, для тебя все. Больше, считай, я ни в чем и ни перед кем не виноват, и скоро я выйду на свободу.

После этого он поднял голову к потолку:

— А теперь я к этим глазкам видеокамер обращусь. Все, что вы от меня слышали, дорогие зрители и слушатели, так это я выдумал от скуки в камере, ни в чем таком я лично не замешан. Слыхал об этом — верно, но сам ни-ни. Мне и одного жмурика хватило на двадцать лет сроку. А теперь, журналист, можешь снова включить свой диктофон. Я хочу привет передать капитану Смольникову, — пардон, полковнику. Включил?

— Смольников! Привет из глубины сибирских руд! Как поживаешь на воле. Не наскучило? А то давай к нам, тут скучать не дадут. Журналист знакомый ко мне приезжал, о тебе расспрашивал. Так, извини, я ему все про тебя рассказал. Про все наши фокусы, когда «оборотнями» мы с тобой служили. Мне даже жутко самому стало, когда вспомнил, как по твоей наводке людей убивал. Во, молодые-то годы! Сейчас бы я и волоса не тронул, и комара-то теперь с сожалением убиваю. А ты, сволочь, на такое нас посылал, — и за что! — за деньги, деньги. Ну, рад ты с ними на воле, хорошо тебе в своем историческом особняке. Теперь жди меня, я скоро вернусь, увидимся, сосчитаемся, поделимся — и воспоминаниями, и деньгами. Мне жить теперь