подозревавших об ужасах, таящихся рядом с ними. Эти люди только похожи на нас, но это не люди. В голове у них все по-другому. Они не различают, где добро, а где страшное и бесчеловечное зло. По нашей теории это объясняется уродливым детством или извращенной потребностью в дружбе и ласке, которых были лишены такие субъекты. Это как бы «по Фрейду» сублимировалось у них, в тягу к послушным и готовым на все трупам. Но ведь есть и такие, кто убивает людей просто ради удовольствия самого убийства! Без причины, без повода, наугад. Им нравится сам этот акт, нравится пытать свои жертвы, видеть и слышать их страшные мучения. Они изобретают даже собственные орудия пыток — самые изощренные, которых не было даже у средневековых инквизиторов — они пытают электротоком, долбят череп и заливают внутрь кислоту, снимают кожу с живых. Делают это совершенно осознанно, в здравом, но перевернутом уме, не зная и не желая знать, что это бесчеловечно. Это ведь даже против природы живого существа вообще, это за гранью всего, так не делает никто из животных, это какие-то поступки из другого мира, из другого сознания. Но это еще не весь ужас. Такие задатки могут проявляться у субъекта с четырехлетнего возраста. Сначала ему нравится убивать и мучить животных, а уже в одиннадцать лет он убивает одноклассников в школе.

— Что же нам делать?

— Не знаю.

— Но что-то ведь надо делать!

— Только помнить, что они живут среди нас. По виду, вполне нормальные, но каждый поджидает новую жертву, и обязательно рано или поздно ее находит. А это уже кое-что, или даже очень много — знать и быть настороже.

— Всегда быть настороже — тоже страшно.

— В природе все живое настороже. Всегда и во всем. Расслабишься — и конец. Только так.

В центре я высадил психиатра и позвонил Кашину. Спросил, могу ли к нему приехать через полчаса, тот ответил, что ему удобнее встретиться со мной через час, тогда я нашел кафе, перекусил и затем поехал к нему.

14. Конфликт с майором

Когда я поднялся в кабинет Кашина, меня попросили подождать — у него шло совещание. Минут через десять из кабинета вышли насколько возбужденных незнакомых мне мужчин, и я зашел в кабинет. Тут было душно, как всегда бывает после долгих заседаний, и Кашин выглядел усталым. Мы, молча, пожали руки, и я привычно сел напротив него.

— Петр Васильевич, поздравляю вас с успехом. Похоже, я пропустил в отъезде самое важное.

— Да, с «лотерейщиком» покончено. Вчера мы его допросили. Мерзкая тварь. Раскололся сразу. Столкнул на рельсы девушку намеренно. Выбрал из нескольких стоявших в первом ряду на платформе женщин — подходящую под описание, придуманное и переданное сообщником. Признался, что на эти внешние признаки они и ставили деньги, даже сам играл в это, — поэтому почти весь банк уходил им в карман. Он даже с десяток поездов пропустил, выбирая подходящую под это описание жертву. Об остальном ничего толком не знает. Дружка своего по последней отсидке, который эту «лотерею» придумал и который заправлял всем из Польши, он даже не встречал после заключения, и по телефону-то всего несколько раз разговаривали. Мейлами тот руководил, и биткойнами расплачивался. Прочее — одни слюни. Ничего существенного больше мы не узнали.

— Алена Юрьевна сказала, что он плакал.

— Ревел. Дошло, наконец, до этой мрази, чем это закончится. А плакал потому, что сестру свою любимую никогда больше не увидит. Ждал ее, когда она вернется после отсидки. Да вот разминулись. Бывает.

— Ваши дальнейшие действия, Петр Васильевич?

— Ах, комиссар, комиссар… какие могут быть еще с ним действия!

— Не с ним — вы меня понимаете. Я говорю — по сообщникам, что замешаны в этом деле.

— Если вы, Николай Иванович, спрашиваете меня, как депутат, то я вам отвечу так, вопрос с серийным убийцей, которого мы называли «лотерейщиком», окончательно закрыт. Осталась только нудная писанина для суда, а потом с плеч долой.

— А известный нам сообщник?

— Как вы хорошо знаете, он живет не в Питере, а даже совсем в другой стране. К тому же, в очень недружественной к нам стране.

— Но его жертвы были здесь, наши граждане. Его надо найти и привлечь!

— Вы говорите совершенно справедливо, и я с вами полностью согласен. Но это верно, так сказать, юридически и отвлеченно. А если поднимать вопрос о его уголовной ответственности и возмездии, то мы живет в разных, что называется, юрисдикциях. Им, в Польше, плевать на жертвы в нашем городе, чем больше — им даже лучше. Вы только послушайте, что говорят их политики!

— Нельзя закрывать это дело. Его надо задержать.

— Это нам-то, питерским полицейским? У нас мало тут другой работы? Он же в другой стране, Николай Иванович!

— Когда-то мы умели расправляться и не с такими преступниками, не считаясь с границами.

— Очень и очень давно, три четверти века назад. Или вы хотите спровоцировать международный скандал? Тогда они все это переврут и раструбят на весь мир о русских террористах. Вы — идеалист, Николай Иванович.

— Но оставлять на свободе убийцу — как это называется? При неоспоримых доказательствах его преступлений, и который заслужил высшую меру.

— Называется, Николай Иванович, суровой реальностью или жизнью. Вы витаете в облаках. У вас небольшой опыт в области практики правопорядка.

— Небольшой. Но как вы знаете, я пытаюсь его укрепить, а его практику выпрямить. Для этого здесь и нахожусь.

— Это я уже слышал. Поэтому и помогаю вам, чем могу.

— Я хочу сам допросить этого человека. Лично.

— Зачем?

— Майор Кашин, я все-таки не ваш подчиненный. Видеться с подследственным — одно из моих депутатских прав. О чем я буду его допрашивать — пока еще не знаю, не решил.

— Полковник Смольников, которому я подчиняюсь — а теперь и исполняющий обязанности начальника Управления, — распорядился закругляться с этим делом, а не ворошить его, как вы собираетесь делать. Это слишком чувствительное для общественного спокойствия дело. Мы только-только его успокоили. Кроме того, у нас еще один маньяк на свободе! Вы это забыли?

— Опять полковник Смольников! Как-то он слишком жестко опекает мои действия у вас. Вам не кажется это подозрительным? Хорошо, Петр Васильевич, тогда так. Вам требуется новый депутатский запрос, чтобы допустить меня к этому задержанному? Я его завтра получу и привезу.

— Что вам от него надо?

— Я уже вам сказал — пока не знаю. Запишите в своей бумаге, если это потребуется для Смольникова, что в порядке надзора и укрепления правопорядка депутатской