С пола на Родиона неподвижными янтарно-желтыми глазищамиуставилась черная медвежья морда, оскалившая жуткие клыки. Он с любопытствомшагнул вперед, присел на корточки и потрогал белоснежные зубищи. Что-то тутбыло не так: шкура была чересчур огромной, не меньше шести метров в длину, амедвежья башка – вовсе уж гигантской, чуть ли не в половину человеческогороста. В природе таких медведей не бывает, точно – да и клыки на ощупь какие-тостранные…

– А, это синтетика, – безмятежно сказала Ирина, ставяна пол, рядом с медвежьей лапой, бутылки и высокие стаканы. – Понравилось,и купила – то ли на Крите, то ли в Палермо, не помню толком… Пощупай, правдамягкая? Ты плюхайся прямо на нее, сам видишь, мебели нет, когда я здесь, жизньна полу главным образом и протекает…

Родион опустился на шкуру, в длинный густой мех, и в самомделе ничуть не напоминавший на ощупь жесткую синтетику. Огляделся. Огромныйтелевизор стоял прямо на полу, в уголке, рядом – черный музыкальный центр изнескольких блоков. Больше ничего в однокомнатной квартире и не было – толькокартины по стенам. Он попытался определить, где тут дверь меж квартирами, но несмог ее высмотреть – видимо, искусно замаскирована.

Ирина тем временем включила магнитофон, сунула первуюпопавшуюся кассету. Он несколько раз слышал эту песню с часто повторявшимсяприпевом: «Э-о, э-о…» – в музыкальных заставках семнадцатого канала еечастенько крутили. Расслабился, блаженно прикрыв глаза – на сей раз нетерзаемый никакими комплексами, несмотря на роскошную отделку этого гнездышка,несмотря на то, что его пригласила на роль дарушки взбалмошная богатенькаядамочка, он вовсе не чувствовал себя в роли жиголо. Не брать у нее денег, и всетут. И никаких комплексов. Красивой женщине хочется мужика, только и всего, небродягу подобрала, в самом-то деле…

– Ты коктейли пьешь? – спросила Ирина, возясь сфигурной, почти дискообразной бутылкой. Он узнал «Реми Мартин» – Лика тоже,случалось, покупала.

– За рулем, вообще-то…

Впрочем, до дома ему оставалось ехать какой-то километр,если свернуть на Котовского, оттуда дворами на Озерную – можно проскочить,избежав нежеланных встреч, так что пару стаканчиков безбоязненно осилит…

Он взял у Ирины высокий стакан с золотым ободком и крохотнымзолотистым кентавром, отхлебнул глоток.

– Ты когда душ принимал последний раз? – спросила она буднично.

– Сегодня утром.

– Я тоже, так что обойдемся без водных процедур… – Ирина состаканом в руке опустилась рядом с ним, утонув в пушистом мехе, положила головуему на бедро, задумчиво глядя в угол. В такт учащенному дыханию колыхалосьожерелье, разбрасывая брильянтовое сияние. – Про баксы не забудь, я ж тебедолжна…

– Обойдусь.

– Ну, за переноску тела все равно можно взять без ущерба длягонора…

– Обойдусь, – повторил он решительно.

Она повернула голову, снизу вверх лукаво взглянула в глаза:

– Прекрасно, дон Сезар, я в который раз очарована…

– А револьвер твой где?

– В той квартире остался.

– Значит, если бы я там, на берегу, взял побрякушки и пошел,шарахнула бы в спину?

– Ага, – безмятежно призналась Ирина. – Вовсе неиз скупости, а от разочарования в кавалере – женщины такие вещи не прощают.

– А может, я очень хитрый. – Родион рассеянно играл ееволосами. – Когда разнежишься, грохну по голове и квартиру обчищукачественно…

Она напряглась – но только на миг. Проворчала:

– Шуточки у тебя… Богатые таких пужаются, имей в виду набудущее. Не дури, я к тебе уже присмотрелась. И видела кой-какой… элемент. Такчто не строй из себя, выпей лучше…

Расстегнула ему пару пуговиц и прижалась щекой к его голомуживоту, царапнув кожу вычурной сережкой. Сейчас она была совсем другая – тихая,неторопливая в движениях, расслабленная. Родион погладил ее грудь под тонкимбархатом, зажмурившись от приступа извечного мужского самодовольства. Каквыражался циник и кобелино Вадик Самсонов, высший кайф в том, чтобы поиметь очаровательнуюженщину, когда за стеной дрыхнет муж…

Она вдруг дернулась, словно подброшенная беззвучным взрывом,вцепилась в его плечи, опрокидывая на себя, прижалась, обеими руками обхвативза шею так, что перехватило дыхание. Стакан улетел куда-то, но упал в пушистыймех и не разбился. Ухо защекотало частое жаркое дыхание, узкие ладони металисьпо его телу, царапая кольцами, срывая рубашку. Одна за другой отлеталипуговицы, Родион не сразу успел и последовать за порывом страсти, в ухо рвалсястонущий шепот:

– Снимай платье… Рви! Рви его к чертовой матери, я тебеговорю! Рви в клочки!

Секунду поколебавшись, он рванул тонкий бархат, послушнорасползавшийся под пальцами, как паутина. Ничем извращенным тут и не пахло,просто она была чертовски голодна, что нетрудно определить опытному мужику, нестремясь к долгим ласкам, заставила побыстрее взять ее и навязала бешеный ритм,самый примитивный, бесстыдно простой, подстегивая отчаянными стонами, и оченьбыстро замерла под ним, вскрикнув, расслабленно вцепившись ногтями в его спину.

И, едва отдышавшись, вновь обхватила за шею – на сей раз всепроисходило медленнее, нежнее, она словно бы оттаивала, неспешно лакомилась,пробовала, на что он способен, казалась ненасытной, овладела им настолько, чтоон потерял всякое представление о времени, а мир состоял из дикого,пронзительного наслаждения…

Он лишний раз убедился, как опасно заранее преисполнитьсясамомнения, полагаясь лишь на прошлый опыт, – сиречь немалое числопостелей, где доводилось пребывать в женском обществе. Ирина вычерпала его додонышка – но опустошенность тела вовсе не сопровождалась опустошенностью души,он с полным на то правом ощущал себя равноправным участником приятной обоимигры, он не зависел от нее ни в чем, и она осталась довольна. Есть от чего почувствоватьсебя настоящим мужиком – если откровенно, впервые за последний год. Хоть и поволе случая, но все-таки именно он оказался с потрясающей женщиной, безвольнолежащей сейчас в его объятиях. Он громко фыркнул.

– Что ты всхрапываешь? – спросила Ирина утомленно-счастливымголосом.

– Самая настоящая фраза из анекдота, – сказал он,нашаривая пачку сигарет посреди мягчайшего меха, в котором рука тонула чуть лине по локоть. – Ты мне своей серьгой весь живот расцарапала…

– Серьезно?

– Ага.

– Ну, прости, очень уж вкусно было… Бедненький… – Иринагибко извернулась, склонилась над ним и, едва уловимо прикасаясь, прошласьгубами по царапинам. – Тебя супруга, когда вернешься, осматривать небудет?

– Да нет, что-то не помню за ней такого…

– Счастливчик… А меня порой осматривают, знаешь ли. Поставивголой под люстру.