– Ну, а если не верю я в посмертное наказание? Не верю, ужпростите…

– Я понял, кажется, – сказал священник. – Вы отменя ждете чего-то вроде некой универсальной формулы?

– Пожалуй.

– Не бывает таких. И в христовой церкви не бывает. Вы самидолжны искать… Приходите как-нибудь в храм. И не затем, чтобы искать формулы –просто попытайтесь понять…

Он замолчал, видимо, и в самом деле очень устал, а Родион нестремился продолжать разговор – не то чтобы он чувствовал себянеудовлетворенным, просто-напросто и сам толком не понимал, какие ответы емунужней. Когда священник протянул деньги, Родион отмахнулся:

– Не надо, батюшка, честное слово, не обеднею…

– Ну, в таком случае, спасибо, что подвезли. Я бы васблагословил, но вы же не верите? – Он распахнул дверцу, но не вылез,наморщив лоб и склонив голову, сидел рядом, будто забыв, где находится.

Родион тоже замер. В сердце отчего-то понемногу заползаласладкая жуть. Вокруг стояла тишина, в доме, у которого они остановились, горелолишь два-три окна.

Священник пошевелился, повернулся к нему и, глядя почти вупор, тихо сказал:

– Одумайтесь, молодой человек, вовремя.

– Вы о чем? – наигранно бодро спросил Родион.

– Одумайтесь, – еще тише повторил священник и грузновылез. Не оборачиваясь, направился к подъезду.

Родион мельком глянул ему вслед, хмыкнул и тронул машину.

На следующий день он вопреки обыкновению проснулся поздно,чуть ли не в одиннадцать утра, но на дворе стояла суббота, и спешить былонекуда. Как всегда, моментально перешел от забытья к яви, открыл глаза.

И в первый миг подумал, что все вчерашнее приснилось. Иочаровательная пассажирка в светлом плаще, и ее золотая клетка, и пистолет.

Рывком приподнялся в постели – и с превеликим облегчениемсообразил: ничего не привиделось, все было… Протянув руку, нашарил пачку, сунулв рот сигарету и с наслаждением втянул полной грудью первый утренний дымок.

Надел очки и, прошлепав босиком к тумбочке, досталобретенное вчера сокровище. Ни жена, ни дочка не входили в комнату, еслисчитали, что он спит, так что ненужных свидетелей опасаться не приходилось.

Несколько минут он играл пистолетом, как ребенок – толькочто подаренной, давно желанной игрушкой. Вынул обойму, несколько раз взвелзатвор и спустил курок, вышелушил все до одного патроны и снова старательнонаполнил обойму. Указательным пальцем отогнул занавеску, посмотрел вниз, водвор.

Сосед – тот, что когда-то приставал к Лике и был наученуму-разуму – стоял у зеленой лавочки, о чем-то болтая с двумя словно быдвойниками: такие же куртки, спортивные мешковатые брюки, бритые затылки,громкие уверенные голоса…

Первая пуля ему и досталась – в лоб, навскидку. Потом былубит тот, что стоял справа, с синей сумкой на плече. И, наконец, свою пулюполучил третий.

Они безмятежно курили, похохатывали, не подозревая, что заокном третьего этажа только что трижды щелкнул вхолостую направленный на нихгерманский взаправдашний пистолет. Родион, оскалясь, еще какое-то время смотрелна них поверх ствола, пока не пресытился зрелищем. Вставил обойму и, не загоняяпатрона в ствол, убрал пистолет вместе с кобурой на самое дно тумбочки, заваливсверху старыми номерами «Нового мира». В тумбочку никто без него не полезет,так что особо изощряться, выдумывая тайники, не стоит…

Подошел к зеркалу и тщательно осмотрел тело, выгибаясь иповорачиваясь. На груди предательски виднелись сразу три отпечатка зубов –впрочем, не столь уж глубокие, как он сначала опасался, скоро сойдет без следа…Вчера, когда он вернулся в первом часу ночи, обе его дамы уже спали, чтопозволило обойтись без заготовленной по дороге легенды о жуткой драке настоянке – с вмешательством милиции и безжалостным задержанием на пару часоввсех правых и виноватых. А если учесть, что Лика никогда прежде не устраивалаему допросов насчет позднего возвращения – чему друзья отчаянно завидовали, –согласно теории вероятности, не станет проводить дознания и сегодня…

Вышел в коридор, натянув предварительно спортивные брюки ирубашку, тщательно застегнув ее на все пуговицы. Из ванной доносился шумстиральной машины. Белье Лика обычно носила в частную прачечную, обосновавшуюсяв соседнем доме, но иногда на нее нападали легкие приступы тяги к домоводству,«жажда опрощения», как она сама, смеясь, выражалась, – и тогда сама наскорую руку стирала, что подвернется.

В Зойкиной комнате работал телевизор, снова доносиласьзаокеанская мова с гнусавым дубляжом. Вздохнув, Родион совершил прогулку втуалет, критически обозрел поцарапанный живот – черт бы побрал ее брильянты,весь пуп изодрали! – и решил податься на разведку, непринужденно выяснитьнастроение противника, сиречь любимой некогда женушки, – просто так, отнечего делать, он не опасался никаких разборок. Не без удивления вдруг понял,что не ощущает ровным счетом никакой закомплексованности, все прежниепривычно-зудящие неудобства, проистекавшие из положения принца-консорта,куда-то улетучились. Это было так ново и неожиданно, что Родион почувствовалсебя моложе, в походке появилась этакая фривольная легкость. Неужели достаточноощутить на поясе приятную тяжесть оружия?

Как и вся квартира, ванная была громадная, с высокимпотолком – во времена товарища Сталина царили контрасты, либо бараки, либоразмах и простор, третьего, кажется, и не было. Что, впрочем, на фоне мировойистории никак не являлось чем-то оригинальным…

Вот только санузлы даже в роскошных по тем временамквартирах делали совмещенными, однако Раскатников-дед еще до появления Родионана свет божий не пожалел денег и трудов, разделив капитальной стенкойсобственно ванную и собственно сортир. Герой польского похода преследовал впервую очередь, честно признаться, собственную выгоду – любил по примеру многихроссийских интеллигентов посидеть на унитазе полчасика с познавательным чтениемв руках…

Бесшумно отворив высокую дверь, Родион просочился в ванную.На полу, кое-где заляпанном пушистой белой пеной, лежала груда простыней ирубашек, шумела машина, Лика, в любимом черном халатике с золотыми драконами,что-то старательно полоскала в ванне – работящая, домовитая женушка, глянет состороны непосвященный, узрит идиллию…

– Явился, гуляка? – громко спросила она веселымголосом, не оборачиваясь. – Это кого же ты возил за полночь? Стриптизерокиз «Жар-птицы» по домам вдумчиво доставлял?

– В аэропорт ездил, – сказал он самым естественнымтоном. – Хороший клиент подвернулся.

– Ну, на зубную пасту себе заработал, и то ладушки… Молодецты у меня, рыночный мужик. Иди на кухню, я там в приступе опрощения супчикизобрела, мы с Зайкой живы пока, так что есть можешь смело…