‒ С кем ты спорил у себя в кабинете? ‒ набравшись смелости, спросила я.

Дэниел пил уже третью порцию скотча, и если я могла судить, ему на самом деле было дерьмово.

Мы сидели за барной стойкой паба «George Inn» и этим вечером (хотя было еще довольно рано) я выступала в роли его трезвого водителя.

Ничего странного, ага.

Впрочем, я ничего не имела против. Дэниел пришел мне на помощь, когда это было нужно, и я хотела ответить ему тем же.

Мне показалось, он заколебался перед ответом. Сделав глоток из стакана, посмотрел на меня и только тогда сказал:

‒ С отцом. У нас с ним… все непросто.

Дэниел пожал плечом, как бы говоря, что в этом нет ничего необычного, но, очевидно, это обстоятельство задевало его больше, чем он того хотел.

На моем лице отразилось изумление, и, заметив это, Дэниел издал что-то похожее на хмыканье.

‒ Знаешь ли, не все отцы приходят в восторг, когда их сыновья вместо карьеры хирурга выбирают балет.

Его голос звучал с сарказмом, но была в нем и горечь, которую я уловила.

‒ Твоему отцу не нравится то, чем ты занимаешься?

Я не могла понять этого. Дэниел не просто обладал талантом, он был успешным и известным. Его признавали и с ним хотели работать крупные мировые театры.

Как этим можно было не гордиться? Разве такой сын не стоил того?

Мужчина мрачно усмехнулся, потерев бровь.

‒ Ему не просто это не нравится – его тошнит от этого.

Он одним глотком допил содержимое стакана, сделав бармену знак повторить. Возможно, в нем говорили эмоции и алкоголь – не могло же быть все так плохо?

Или все же могло?

‒ А твоя мама?

Я надеялась, что с мамой ему повезло больше. Серьезно, я не могла представить, что кто-то – тем более родной отец, не одобряет его.

Он ведь… Ну, он был великолепным. Сложным, закрытым, но я была совершенно уверена, что таких, как Дэниел Райерс не часто встретишь. Я так точно не встречала прежде.

Дэниел постучал пальцем по стакану и не глядя на меня, тихо произнес:

‒ Она умерла, когда я учился в Джуллиарде.

Я пожалела, что затронула эту тему.

‒ Мне жаль.

Вздохнув, он откинулся на спинку барного стула.

‒ Да нет, все нормально. Это было давно. Мама… Она всегда поддерживала меня. Возможно, только благодаря ей я не побоялся пойти против воли отца.

Говоря о матери, он слабо улыбался, но это была не гримаса и не ухмылка, а настоящая, искренняя улыбка.

Это было таким редким явлением, но я радовалась каждый раз, когда это случалось.

‒ Тебе правда это надо? ‒ прищурившись, спросил Дэниел.

Я не поняла, о чем он.

‒ Что именно?

Он качнул головой, и я поняла, что алкоголь уже подействовал на него.

‒ Выслушивать это дерьмо.

Он даже не представлял, как интересен мне был.

‒ Я не против. ‒ Улыбнувшись, я пожала плечами – Дэниел продолжал смотреть на меня, и это заставляло меня нервничать.

‒ Ну а что насчет тебя? Твои родители поддерживают тебя?

Я взяла свой стакан с водой и отпила немного, прежде чем ответить.

‒ А некому поддерживать. ‒ Всякий раз, рассказывая этот факт из своей жизни, я испытывала неловкость. С ним это чувствовалось особенно сильно. ‒ Меня отец растил, его не стало незадолго до моего переезда в Англию. Он никогда не был против моего увлечения танцами, но особо и не понимал его. И в этом нет ничего удивительного – он был из простой рабочей семьи, и сам всегда очень много работал – не до театров было. Он просто радовался, видя, какое удовольствие мне приносит танец.

Я почувствовала ком в горле. Так бывало, когда я вспоминала отца. Он сделал все, чтобы мое детство прошло полноценно, что было непросто, ведь ему приходилось действовать за обоих родителей.

‒ А мать?

Дэниел не сводил с меня взгляда – и если я правильно понимала, ему на самом деле было интересно.

Я чуть поморщилась – никогда не любила говорить на эту тему.

‒ Никогда ее не видела. Она была очень молодой, когда родила меня. Папа рассказывал, ей еще и восемнадцати не исполнилось, когда она мной забеременела. Хотела сделать аборт, но папе удалось как-то ее переубедить. Они договорились, что когда она родит, оставит ребенка ему, а сама сможет уехать куда захочет. Что она и сделала, когда родилась я. Вот, собственно и все, что я знаю о женщине, которая меня родила.

Я с неловкостью пожала плечами – мне больше нечего было добавить. Вообще было странно, что я говорила об этом с Дэниелом.

Помолчав, он провел рукой по лицу, потом сказал:

‒ Это паршиво. Нет, правда, просто пиздец.

Я никогда не слышала, чтобы он матерился, и внезапно это развеселило меня. Я улыбнулась.

‒ Согласна, но… Не знаю, я привыкла.

Он отглотнул из стакана.

‒ Как и я к тому, что мой отец считает, что я занимаюсь дерьмом.

‒ Это не так. То, что ты делаешь… это замечательно.

Я совсем не хотела показаться ему восторженной дурочкой, но должна была показать, что уважаю его работу. Надеюсь, сам Дэниел понимал, что это важно и значимо – для таких людей, как мы с ним, чтобы не говорил его отец.

Взгляд, который мужчина обратил на меня, был долгим, и будто пробирающим насквозь. Он словно видел все то, что я так пыталась скрыть. Я едва удержалась от того, чтобы не начать ерзать на месте.

Хорошо – то, что Дэниел привлекал меня не только в качестве талантливого наставника, а как мужчина – было очевидным. Для меня.

Думаю, он тоже это понимал. Но у меня не было намерения что-то предпринимать по этому поводу. Если бы мы так и остались в тех отношениях, которые сложились на данный момент, меня бы это устроило.

Личная жизнь не была моим приоритетом. Во всяком случае, не в ближайшие годы.

‒ Ты и тот парень – Уэсли – у вас что-то серьезное? ‒ неожиданно севшим голосом спросил Дэниел, чем удивил меня.

Почему он спрашивал об Уэсли? И вообще – как узнал?

‒ Ничего серьезного. Мы не вместе, если ты об этом. ‒ Я попыталась скрыть неловкость за улыбкой. ‒ Просто общаемся, и все.

Я не стала уточнять, что сам Уэсли, скорее всего, не согласился бы со мной. Но мы и правда не были парой, хотя несколько раз неплохо