По словам общих знакомых, бандит обещал писателю в качествегонорара такую сумму, которая обеспечила бы ему безбедную старость. Но Хавченкозастрелили прежде, чем была дописана последняя глава романа, и значительнораньше, чем погиб бедняга Драконов. Убийством Хача занималось РУБОП. У них былтакой же «глухарь», как и с Драконовым. Но поскольку там речь шла оклассическом заказном убийстве, то никто и не ждал скорых положительныхрезультатов. А писателя убили непрофессионально, ради ограбления. Такиепреступления положено раскрывать, хотя бы иногда. Тем более что довольно скоровсплыл первый фигурант.

При облаве и обыске в одном из наркопритонов, неподалеку отдома, где жил писатель, нашли шикарную вещь, серебряную авторучку фирмы«Ватерман». На ее толстом корпусе имелась мелкая гравировка, надписьпо-немецки: «Льву, с любовью, от Генриха, Франкфурт, 2001 год». Содержательницапритона тут же вспомнила, что ручкой расплатился с ней за несколько дозсинтетического героина известный человек Булька, постоянный посетитель еепечального заведения. То есть дважды судимый за мелкие грабежи Куняев БорисПетрович, 1973 года рождения.

Бульку тут же взяли, его даже не пришлось искать. Онпроживал вместе со своей матерью по адресу улица Столярная, дом 15, кв. 23, вдвух шагах от дома, где жил и был убит писатель Драконов. При задержании Куняевне оказал ни малейшего сопротивления и сообщил, что авторучку нашел всобственном кармане. Далее, при обыске в квартире Бульки обнаружили кредитнуюкарточку «Виза», принадлежавшую Драконову. Каким образом эта вещь попала вквартиру, ни мать Бульки, ни он сам объяснить не могли. Любопытно что на следующийдень после убийства с карточки через разные банкоматы была снята почти всяналичность, то есть сто семьдесят долларов. По свидетельству жены Драконова,писатель плохо запоминал цифры. Карточку он держал в специальном пластиковомчехольчике и туда же сунул бумажку, на которой крупно написал пин-код.

Вскоре нашли портфель. Совершенно пустой, с оторваннойручкой, он валялся на дне мусорного контейнера во дворе, в двух кварталах отместа преступления. На внутренней стороне крышки были обнаружены отпечаткипальцев Драконова и еще одного человека. Чуть позже экспертиза установила, чтоони принадлежат Куняеву Борису Петровичу.

Никакого алиби у Бульки не оказалось, но он ушел в глухуюнесознанку, категорически отрицал свою причастность к убийству и отсиживался вКПЗ. Иногда, впрочем, он выдавал на допросах порции смутной, но многообещающейинформации.

— Вот если он сейчас признается, я спокойно оформляю делодля суда и ухожу на пенсию, — заявила Зюзя в машине, по дороге в Бутырку, ипринялась подкрашивать губы, — это стало бы хорошим финалом. Ну что ты на менятак смотришь, Шура? — спросила она, поймав в своем маленьком зеркальце взглядАрсеньева. — Ты хочешь сказать, что, если Булька признается в убийствеДраконова, это будет самооговор?

— Хочу, — кивнул Саня, — хочу, но промолчу.

— И напрасно, — Зюзя растянула свеженакрашенные губы вхитрой улыбке. — Кстати, ты совсем недавно говорил, что в связи с убийствомписателя было бы не худо встретиться с одной американкой, которая могла быкое-что интересное рассказать о Хавченко и о Драконове. Говорил?

— Между этими двумя убийствами нет никакой связи — мрачноотчеканил Саня.

— Ох, а покраснел, батюшки, как покраснел, — Зюзяпритронулась к его подбородку и повернула лицо Арсеньева к себе. — Междуубийствами нет, а между людьми, пока они были живы, связь имелась. Правильно?

— Правильно. Только это нам ничего не дает.

— И встречаться с американкой, стало быть, совершенно ни кчему?

— Зинаида Ивановна, зачем вы меня мучаете? Я нервничаю, унас впереди важный допрос.

— Я тебя не мучаю, Шура. Я, наоборот, хочу тебя взбодрить.Вот, смотри, что у меня есть. — Она порылась в сумочке и достала тонкиймаленький листок факсовой бумаги.

Это была вырезка из сводки происшествий по городу. Арсеньевпробежал его глазами и узнал, что в восемь часов утра на пульт дежурногопоступило сообщение об очередном транспаранте антисемитского содержания, наэтот раз его установили на Краснопресненском бульваре. Выехавшая на местооперативная группа обнаружила под фанерным щитом самодельное взрывноеустройство. Свидетельница, позвонившая в милицию, — гражданка США Мери Григ.

Далее шариковой ручкой был вписан телефонный номер.

— Это ее мобильный, — пояснила Зюзя, — я попросила у ребят,по старой дружбе. Ну, что ты молчишь? Или ты уже забыл свою белобрысуюцээрушницу?

Сане до смерти хотелось курить. Но Зюзя не терпела табачногодыма. Саня принялся вертеть в руках зажигалку. Он не знал, куда деть руки и глаза.Следователь Лиховцева не сводила с него насмешливого взгляда. Остаток пути обамолчали.

— Шура, Шура, — нежно пропела Зюзя когда они вылезли измашины у служебной проходной Бутырской тюрьмы, — ты так глубоко задумался, чтодаже не подал старой даме руку.

— Простите, Зинаида Ивановна, — спохватился Арсеньев и взялЗюзю под локоток.

— Ладно, расслабься. Сейчас нам с Булькой общаться, онначнет ныть, жаловаться, морочить голову. Господи, как я ненавижу этот запах!Тебе никогда не приходило в голову, что неплохим средством профилактикипреступлений могли бы стать специальные духи под названием, скажем, «МадамБутырка»? Я бы раздавала флакончики бесплатно.

Толпа двигалась медленно и ровно, словно не шла через пустуюплощадь, а плыла по морю, как гигантский корабль, при полном штиле. Было тихо.Молчали даже младенцы. Их несли на руках. Никто не решился взять с собойдетскую коляску. Вчера охранники вытряхивали из колясок младенцев прямо набулыжник, а одного, который особенно громко закричал, группенфюрер СС,профессор, доктор медицины, Отто Штраус лично пристрелил из своего именногопистолета.

Пистолет был маленький, изящный, и руки у Штрауса тожемаленькие, женские, с тонкими холеными пальцами. Кожа на кистях нежная,прозрачная, видны голубые жилки. Не реже раза в неделю к нему приходиламаникюрша Герда. Штраусу нравилось погружать пальцы в теплую воду, мутную идушистую от мыльного порошка, нравились легкое быстрое мелькание серебрянойпилки, мягкое прикосновение кусочка замши, которым Герда шлифовала его выпуклыерозовые ногти.

Сегодня не было колясок. Детских, во всяком случае. Но вгуще толпы группенфюрер заметил инвалидную. Ее катила женщина в синем пальто ивишневом берете. Внутри сидело нечто, закутанное клетчатым пледом. Сочиняяочередной приказ, бюрократы из городской управы не учли, что, кроме детских,существуют еще инвалидные коляски. Сейчас ничего уже не сделаешь. Приказ естьприказ, порядок есть порядок. Но к завтрашнему дню следует распорядиться, чтобынаписали новый приказ, учитывающий инвалидные коляски. Ведь с ними потом неменьше возни, чем с детскими.