— Я рад, — вяло соврал Григорьев и поискал глазамикого-нибудь, чтобы заказать чашку приличного кофе.

— Злитесь из-за Маши? Напрасно. Я ведь даже не приблизился кней тогда, два года назад, в Москве. Я просто отправил ей бутылку хорошеговина. Она сидела в ресторане с милым молодым человеком, майором милиции. Я нестал им мешать. Я отлично помню ваши тихие родительские истерики. — Кумаринскорчил глупую рожу и зашептал, склонившись к Андрею Евгеньевичу: — «Оставьтемою дочь в покое! Не трогайте Машку!»

— Я и сейчас могу это повторить.

— Не надо, — Кумарин сощурился, как кот, и покрутил головой,— это уже не смешно, и даже обидно. Я что, совратитель малолетних? Маньяксумасшедший?

— Есть немного.

— Ну, спасибо, — Всеволод Сергеевич фальшиво рассмеялся.

За те два года, которые они не виделись, Кумарин изменился.В нем появилось нервозное шутовство. Он не мог сказать ни слова в простоте,все, что слетало с его уст, должно было сверкать остроумием и запоминатьсяслушателями, как афоризм.

В течение последних двух лет Григорьев, сидя у себяБруклине, изучая российские средства массовой информации, все чаще встречалфизиономию своего шефа на телеэкране и на страницах глянцевых журналов.Умнейший, хитрейший Кумарин, глава УГП, серый кардинал, человек, предпочитавшийвсегда оставаться в тени, теперь с удовольствием мелькал на экране телевизора вразных политических ток-шоу, охотно давал интервью, позволял снимать себя напремьерах и презентациях. Это было нехорошо, опасно. Григорьев видел, чтоделает с людьми эпидемия пиар, как деградируют самые сильные и талантливые.Режиссеры перестают снимать кино, писатели не пишут книг, политики и чиновники,наоборот, пишут книги, умильно излагая подробности своих поучительныхбиографий. А потом устраивают шикарные презентации этих книг и самим себеплатят щедрые гонорары. И все, словно по чьему-то издевательскому приказу,становятся тусовщиками, или, по-русски, толпыгами. Разодетые, важные, толкутсяв телестудиях, на всяких презентациях, церемониях, галдят, как куры в курятнике,самозабвенно грубеют и глупеют на глазах у всей страны.

— Я видел вас по телевизору, — внезапно произнес Григорьев,отчасти чтобы сменить тему, отчасти потому, что это действительно мучило его. —Вы решили стать звездой экрана? Вы раскручиваетесь, что ли? Сейчас в России всераскручиваются.

Кумарин засмеялся, на этот раз вполне искренне.

— Это я так легендируюсь и внедряюсь, — прошептал он иподмигнул. — А вы решили, что я впадаю в маразм? Не бойтесь, я еще в своем уме.Просто меня мучает одна проблема… Ладно, об этом после. Слушайте, вы что,правда, считаете, что это я устроил веселые каникулы нашему дорогому Билли?

Наконец принесли долгожданный кофе. Кумарин продолжалулыбаться, но глаза его стали колючими, и слегка дрожал краешек рта. Он напряженнождал ответа на вопрос. Пожалуй, слишком напряженно.

— Нет, — покачал головой Григорьев, — я так не думаю.Макмерфи тоже так не думает.

— Правда? — Кумарин облегченно вздохнул, и впервые за всевремя разговора расслабился. — Что случилось с Билли?

— А вы разве не знаете? — удивился Григорьев.

— Я знаю, что ваш официальный шеф, глава русского сектораЦРУ Вильям Макмерфи временно отстранен от должности и находился в долгомотпуске, официально — по состоянию здоровья. На самом деле он, бедняжка,томится под домашним арестом. Что, засветились его старые афганские связи?

— Да, — кивнул Григорьев.

— Расскажите подробней. Собственно, ради того, чтобы васпослушать, я и прилетел сюда.

Григорьев рассказал.

Специальная сенатская комиссия, созданная сразу после 11сентября, вела служебное расследование, касавшееся прошлых и нынешних связейвысших чинов ЦРУ с исламскими террористами.

В поле зрения комиссии Макмерфи попал вместе с другимиветеранами разведки, которые имели несчастье в начале восьмидесятых служитьинструкторами в подразделениях ЦРУ в Афганистане, летать в приграничныйпакистанский город Пешавар, лично общаться с Усамой бен Ладеном и с егоближайшим окружением. И, словно по заказу, стали приходить по почте конверты сфотографиями. На них высшие офицеры ЦРУ были запечатлены в компании арабскогоюноши с умным породистым лицом.

В 1979 году сын аравийского шейха, выпускник университета изСаудовской Аравии по имени Усама прилетел в Пешавар формировать и вооружатьотряды правоверных мусульман для борьбы с «коммунистическими шакалами».

Иногда попадались фотографии и более позднего периода,середины и конца девяностых, уже не с самим бен Ладеном, а с другими известнымитеррористами из его окружения. К снимкам не прилагалось никаких комментариевкроме дат, фамилий, и пометки: «совершенно секретно, для внутреннегопользованья». Конверты приходили членам комиссии, сенаторам, сотрудникам ФБР иЦРУ, их получали сами офицеры, запечатленные на снимках. И все — на домашниеадреса.

Судя по почтовым штампам, конверты были отправлены из разныхгородов Европы, больших и маленьких, в том числе из Рима, Парижа, Ниццы,Копенгагена, Брюсселя, Вены, Берлина, Мюнхена, Франкфурта-на-Майне. Адреса былинапечатаны на разных принтерах, лазерных и струйных, разными компьютернымишрифтами.

За три месяца, с ноября 2001-го по февраль 2002-го, пришловсего пятьдесят четыре конверта. В марте поток прекратился. В средствахмассовой информации ни один из присланных снимков не всплыл. Заинтересованныелица ждали новых сюрпризов от неизвестного отправителя (или отправителей).Предполагалось, что за этим последует еще что-то — шантаж, например. Но непоследовало ничего.

— Как я понимаю, до сих пор неизвестно, кто отправлялконверты? — усмехнулся Кумарин.

— Нет.

— И зачем это делалось, тоже пока неизвестно?

— Ну, если бы могли выяснить — зачем, скоро узнали бы — кто,— Григорьев пожал плечами, — конечно, старые афганские контакты никому особенноне навредили. А вот новые комиссия проверяла весьма тщательно. По каждомуконтакту девяностых до сих пор идут отдельные расследования. Всплывает кое-чтолюбопытное, но до отправителя конвертов пока добраться невозможно. Знаете,какая там версия оказалась главной?

— Догадываюсь, — хмыкнул Кумарин, — небось, решили, что этокто-то из своих, из ветеранов?

— Совершенно верно. Кто-то, оскорбленный грубыми методамиработы комиссии, решил показать, что у всех рыльце в пушку. Правда,профессионал из числа «своих», даже старый и обиженный, не стал бы добавлять кафганским снимкам современные. Прорабатывается еще одна версия. Журналистов,фоторепортеров, которые имели возможность снимать американцев в Афганистане,совсем немного. Система оформления спецдопуска была достаточно сложной. Ихимена известны, всех их сейчас проверяют.