Я думала, он отшутится, как и всё время, но Лукас вдруг посерьёзнел.

– Нет. Не выгнали. И картины хорошо покупали. Просто однажды я вошёл в студию и понял, что уже давно не знаю, о чём писать. Забыл, почему мне это нравилось. И я уехал. Путешествовал по миру, брался за любую работу, нигде не задерживался надолго. Первое время я ещё надеялся, что вдохновение вернётся. Через пару лет вернулся в Штаты, стал ездить по стране. Когда позвонили и сказали, что с мамой плохо, я как раз работал рейнджером в Марипосе.17

Ага, тогда понятно, откуда футболка Yosemite.

– А мы думали, ты всё это время жил в Портленде.

– Мама не любит распространяться на эту тему. Иногда мне кажется, она винит себя в том, что я такой неприкаянный. Мол, я рос без отца и всё такое. Полнейшая чушь.

Я разлила по чашкам давно готовый кофе.

– Где же ты был и кем работал, если не секрет?

– Отчего же. Если интересно, могу рассказать.

Его история была похожа на роман. Лукас оказался умелым сказочником и места, люди оживали перед моими глазами. Вот он снимает бокс, в котором закрывает свои картины и художественные принадлежности, пересекает океан и вербуется в Иностранный легион. Проходит обучение в Кастельнодари, готовится подписать пятилетний контракт, но в последний момент передумывает.

Вот он собирает виноград в Испании, катается на лыжах в Альпах, остаётся на зимовку инструктором. Весной я вижу его в Голландии, где он торгует тюльпанами, а летом в Хорватии: он устроился на рыбацкое судно и в любую погоду готов доставить макрель на местный рынок. Италия, Португалия, Словения, Венгрия, Россия: страны летают перед моими глазами, как страницы захватывающей книги. Вместе с Лукасом я сажусь в самолёт и лечу на родину: нельзя сказать, что ты увидел мир, если ты не видел свою страну. Ароматы креольской кухни щекочут мне ноздри, когда Лукас рассказывает, как он готовил джамбалайю. Я хватаюсь за сердце при виде того, как он сплавляется на плотах в Орегоне. Задерживаю дыхание на вершине Гранд-Каньона. Задыхаюсь от усталости, поднимаясь на Катадин – подумать только, ведь это у нас, недалеко, а я никогда не была!

Когда Лукас заканчивает говорить, я не сразу понимаю, что мы всё ещё здесь, в книжной лавке Голда и за окном ночь.

– Который час? Мне давно пора звонить папе! – мама говорит, что папа не дождался моего сообщения и только что выехал. Будет с минуты на минуту.

Пока мы ждём Джека, я рискую спросить Лукаса:

– А вдохновение вернулось к тебе?

– Нет, Ева. – его голос спокоен, но глаза улыбаются грустно. – Не вернулось. Но я давно перестал его ждать.

***

После ужина, когда мама заходит пожелать мне спокойной ночи, я вдруг спрашиваю её.

– Мам, ты же давно дружишь с Ронни?

Элена мечтательно улыбается.

– Да, давно. Почти пятнадцать лет. Она была первая, с кем я сблизилась, когда приехала сюда.

– И вы часто виделись?

– Очень. Первое время Джек работал очень много, бывали дни, когда Ронни я видела больше, чем его.

– И я была с тобой? А Лукас с Ронни?

– Ну да. Всегда. А почему ты вдруг спрашиваешь?

– Понимаешь… Лукас… По всему выходит, что я его хорошо знала. Он старше меня, конечно, но всё равно я должна его помнить лучше, если мы проводили вместе столько времени. Но дело в том, что его нет в моих воспоминаниях, хотя сегодня я вдруг ясно увидела, как мы вместе сидим вечером, пока вы с папой в баре. Мне было лет десять, когда он уехал учиться. Всего семь лет назад, в моей голове явно должно было остаться больше о том времени, но ничего нет. И я не понимаю почему.

В дверях показался папа.

– О чём разговор?

Мама метнула на него взгляд, в котором я увидела… панику?

– Ева спрашивает, почему она не помнит Лукаса.

Папины глаза потемнели. Я переводила взгляд с одного лица на другое.

– Мам, пап, вы что-то не договариваете? Что-то ужасное?

Папа прошёл в комнату и сел на кровать.

– Да как сказать. Не скрываем, но и не говорили раньше. Вы с Лукасом действительно очень дружили. Ну, для парня и девчонки. Ты таскалась за ним хвостом всегда, а он, на удивление, никогда не прогонял тебя. Помнишь, Эли? Куда Лукас, туда и Ева.

– Помню, как не помнить. Их ещё все дразнили женихом и невестой.

Они явно тянули время.

– Ну и? …

– Ты очень тяжело восприняла новость, что ему надо уезжать в Нью-Йорк.

– Насколько тяжело?

– Настолько, что сбежала из дома на следующий день после его отъезда. Тогда весь город стоял на ушах, обыскивали лес, залив, всё. Нашли тебя в лавке Голда. Его в тот день не было в городе, поэтому никто не догадался посмотреть там. А он вернулся, узнал, из-за чего переполох и сразу же направился в магазин. Ты сидела между стеллажами в сильной лихорадке, прижимая к себе книгу. Несколько дней ты была в бреду, даже твои братья примчались.

А когда наконец пришла в себя, то не помнила ничего про Лукаса. Вообще ничего, как будто вы никогда не были знакомы. Врач нам объяснил, что это связано с сильным нервным потрясением и это сработал защитный механизм памяти. Посоветовал нам не тревожить тебя и не пытаться напомнить. Мол, в своё воспоминания сами вернутся. И как видишь, они возвращаются.

– Спустя семь лет? Почему вы мне не сказали?

– А что мы должны были тебе сказать? Ева, у тебя в голове огромное белое пятно? Как бы ты жила с этим ощущением?

Он обнял меня и долго, долго не отпускал.

– Милая, мы с мамой… Мы любим тебя больше всего на свете. И тогда, когда мы чуть тебя не потеряли, мы поняли, что не смогли бы жить на свете, если бы с тобой что-нибудь случилось. Возможно, мы что-то сделали неправильно, но только потому, что хотели защитить тебя. Хотели, чтобы ты чувствовала себя в безопасности. Понимаешь?

Я кивнула. Где-то внутри завязался узел, но от папиных слов дышать стало немного легче.

– Посидите со мной.

Они кивнули.

– Конечно.

Мама погасила свет и взяла меня за руку. Вторую я протянула папе. Родители были рядом, пока я не уснула.

В 3 ночи я поднялась и поняла, что всё, сон ушёл. Спустилась на кухню, сварила себе какао, сделала бутерброд с арахисовым маслом и утащила в гостиную: включу негромко музыкальный канал, укроюсь пледом и скоротаю время до утра.