– Прости, батюшка, – стала виниться первая красавица на моём хуторе.

Ох уж эти староверы… Если принял в семью, дал кров и хлеб насущный, значит, старший в семье. Батюшка! И никак иначе! А я ведь на десять лет моложе и на голову ниже!

– Благословляю вас, дети мои. Именем солнца и луны, – стал я дурачиться, подражая монаху, которого видел намедни. Он вещал проповеди на ступенях храма, просвещая обездоленных, калек и незрячих, что попрошайничали на ступенях святого места. Вот только стоило ему заикнуться, что он договорился с гильдией кожевенников и их всех берут на работу, где будут поить, кормить и обеспечат крышей над головой, как толпа вмиг переменилась. Свершилось чудо! Отбросив костыли и прозрев, попрошайки, якобы калечные, наваляли ему так, что он еле дополз своими силами до больницы! Времена разные, а нравы одни.

– Спасибо, – с очень серьёзным видом восприняла София благословление. Я закатил глаза.

Помявшись и переглянувшись с будущим мужем, она продолжила:

– Господин мой, мы месяц не спали, думали, как отблагодарить вас за спасение. И вот! – Протянула она черный вязаный венец – на голову, для поддержания волос. По центру был изображён серебряный единорожек с глазками-пуговками.

Миша пытался не засмеяться, изображая кашель.

– Мы заговаривали его, пели и водили хороводы, пытаясь напитать его своим счастьем, – вновь засмущалась она. – Как нас учили матери, а их – их матери.

Я не Миша. И к таким вещам отношусь очень даже серьёзно. До сих пор помню историю старухи Папендук, из тупика гончаров, что в Староместе. Её внучка, солнышко пятилетнее, извернулась из объятий бабушки и выбежала под ноги дочки богатейшего на тот момент человека города, сбив свою ровесницу с ног. Та заплакала… По приказу родителей солнышко зарубили на месте! Последнее, что осталось у старушки в жизни. Последнее… Чума унесла остальное ещё раньше. Я стоял в сторонке и смотрел. Мне было девять.

И тогда она прокляла… Так прокляла, что эту историю запретили печатать в газетах, вычеркнув из истории города. Ни капли силы не было использовано! Одни слова старой, беззубой старухи:

– Пусть же вас настигнет кара небесная, в стократ ужаснее настигшей меня, – сказала она, прежде чем умереть от остановки сердца.

Кто воспримет такое серьёзно? Вот и они пропустили мимо ушей. А зря! На следующий день из особняка семьи не вышел никто. Стражники, зашедшие внутрь, выбежали оттуда белые как мел. Будто сама смерть гналась за ними. Дом, в котором стены, пол и потолок были залиты кровью, сожгли. Тел не было… Никто не найден и по сей день. Такая она – сила женской молитвы, которую не стоит недооценивать! Сила любви.

– Спасибо вам, – с благодарностью принял я повязку, надев её на голову. Волосы, что я отрастил до плеч, расправились сами собой.

Миша вновь закашлялся.

Отступление 5

– Наш пострел везде поспел… В медные пояса метит? – заметил тысячник.

– Похоже… – протянул его помощник, пригубив коньячку. – Прав пояс купеческий даёт немало: можно купить землицу у родов не в аренду, а в собственность или обратиться напрямую к наместнику императора в регионе. И масса других, крайне полезных поблажек. Не благородный, но близко. Когда там четвёртый ранг? А поясок – вот он!

– Не думал никогда о таком. Торговать? Не-е… С мечом сподручней, – погладил тысячник рукоять с любовью.

– Напомнить тебе времена, когда мы кашей питались без масла? Это сейчас о-го-го!

– Не надо. Я помню, – обратил взор в окно глава гарнизона, что и сам когда-то окончил училище и голодал в интернате.

* * *

– Лови ГАДА!!! Держи, держи – загоняй, – визжали полуголые девчонки. Зажали они меня в угол!

Ух! Что происходит? Сейчас всё объясню!

– Не уйдёшь! – чуть не схватила меня самая быстроногая. На китаяночку похожа.

Нарвал я понимаешь веников – берёзка и можжевельник – и пошёл в баню. Всегда мечтал попариться! Столько слышал об этом, но сам никогда не был. Говорят, там заново рождаешься! Словно крылья отрастают. Ни в интернате, ни в училище это не практиковалось. Как это? Дать грязи выйти самой – с потом, а не бултыхаться в ванне! Не положено! А хотелось… Мечты сбываются! Да, сбываются…

В прошлой жизни же здоровье не позволяло… На даче лишь грядки копал, бабушке помогая, да дрова рубил. А сорняки! Бог, прокляни того, кто придумал садоводческие товарищества!!!

Нашёл, понимаешь, на территории части сруб, иду такой весёлый, отмахиваюсь от комаров, не обращая внимания на надписи. Была же! Была большая буква «Ж»!!! Как я проморгал?! Что за тупой дикарь? Говорили ведь воспитатели в детстве – смотри по сторонам, Хан. Не зевай. Вечно я на экскурсиях забредал не туда, что не удивительно. Память о прошлом проснулась, и всё стало по-другому. Везде свой длинный нос совал, поначалу.

Захожу я, значит, в предбанник, разделся догола и кваску хватанул.

– Хорошо пошло, – стёр я тыльной стороной ладони усы. После хватанув ещё раз.

– Ещё лучше! – Совсем я спятил, выхлебав полтора литра.

Нет бы обратить внимание на обилие женских тряпок, кружева. Нет! Попёрся в парилочку – голяком! Отпираю дверь, а там: ведьмачки наши, шлёпают друг дружку по попкам, играются – лани длинноногие. И хихикают! М-м-м… А на загорелом теле выделяются беленькие треугольники (в трусиках загорали, подметил я). Глаз не отвести! Черноокая как повернётся посмотреть сквозь пар, кто это зашёл? И тут:

– А-А-А… а-а-а… – Визги! Крики! Вопли!

Я одежду хвать и на выход. Пятки мои так и сверкали! Вот и бегаю теперь голышом перед солдатами на плацу, а девки за мной! И когда только одеться успели? У них же сто одёжек?

– Так, мужики! – Удалось мне скрыться от разгневанных фурий. – Всё к походу готово? – запыхаясь, спросил я

– Да, собрались. – Кивнул на вещмешки Святополк. – Хоть сейчас выступай.

– Отлично. Я передумал. Идём немедля!!! – Подскочил я к окну, отодвинув занавеску и посматривая на улицу глазком.

– Гостомысла ещё нет. В чепок за сигаретами побежал, – уточнил он информацию.

– Догонит, – отрезал я.

Тут заскакивает потеряшка и выдаёт:

– Там девушки такие, – изобразил он гитару руками. Очень крутую гитару! Электрическую! – Ищут нашу казарму. В платьях цветастых в обтяжку! Прямо на сырое тело надели, всё просвечивает! – закончил он в восхищении, облизываясь. И жамкая в воздухе руками, будто шары сжимал.

– Вперёд! – Повёл я отряд на разведку, ежесекундно оглядываясь. – Ко мне на ферму заскочим по дороге. Еды захватим – и в путь!

Если бы солдаты прислушались к бормотанию своего командира, то услышали:

– Больше никогда не пойду в баню. Заново родился. Как же… Никогда, – сплюнул я на дорогу.