Сколько сладкого было в жизни этого мальчика, и нравилось ли ему оно на вкус? Скольких Элен он любезно учил тому, что умел сам, и насколько белыми были их ножки, которыми он любовался? У меня не было ответов на эти вопросы, да они мне были и не нужны. Сегодня он стоял в моем саду для меня, а значит – вечная симфония любви исполнялась сегодня для моих ушей и быть может только один единственный раз. Я влезла на подоконник и, свесив ноги, приготовилась прыгнуть.

– Держи мою руку крепко, – сказала я и скользнула в сад.

– Держу…

Он перехватил меня в воздухе – сильно, уверенно. Его растопыренные пальцы, как ножи, остро и глубоко вошли в пухлую девственную мякоть моей груди и подмышек. Я вцепилась в его плечи и повисла на его руках. Удерживать меня на весу, легкую, изголодавшуюся от любви, не составляло для него никакого труда, и он не спешил вернуть меня на землю. Его запрокинутое лунное лицо сияло улыбкой, которую я незамедлительно и поцеловала.

– Катенька… – тихо прошептал он, когда мои губы оставили его.

– Отпусти меня наконец, – сказала ему я и засмеялась.

– Ни-за-что, – на слоги разложил он свою радость и тоже рассмеялся.

Он поднял мои ноги высоко к своей груди и бережно отнес в дальний угол сада, где опустил на еще теплую мягкую траву.

– Смотри, – сказал он и указал на небо.

Я повернулась и запрокинула голову.

Это была не просто луна – низко над нашими головами было разлито лунное озеро. С крыш домов к нему тянулись длинные блестящие антенны и, как рыбацкие удочки, ловили в нем свет.

– Ух, ты! – восторженно воскликнула я. – Я и не знала, что такое бывает!

– Я тоже не знал, что такое бывает, – с нарочной двусмысленностью в голосе повторил он мои слова.

Я продолжала высоко держать голову и, не видя перед собой ничего, смотреть в небо. Он тоже без интереса всматривался в слепую ночь и незаметно подкрадывался ко мне сзади. Я замерла и ждала, когда разделяющее нас холодное пространство наполнится нашим теплом и воздухом одного на двоих дыхания.

– Катя, – прозвучал его голос совсем близко, и что-то невидимое эфирное тронуло мой затылок.

– Что? – ответила я.

– Давай сбежим.

– Куда?

– Да хоть на водонапорную башню, – торопливо продолжал он, – куда-нибудь, где нас не увидят.

Каждое его близкое слово жгло кожу на моих шее и щеках. Я терпела эту пытку и молчала. Настроенные до пронзительной гармонии струны внутри него были натянуты до предела и готовы были зазвучать от малейшего моего прикосновения.

– “Вот он момент, когда смерть кажется такой близкой, – думала я. – Момент, когда ты уже смотришь этой неизбежности в глаза и не боишься ее звериного оскала.”

Все вдруг сделалось неважным, вся жизнь моя разделилась на ту скуку, которой была до этого момента, и на еще большую скуку, которой ей только предстояло стать после него. Вот куда рвалась моя душа, когда раз за разом я взбиралась на водонапорную башню. Любовь и одна только она есть недосягаемая прекрасная высота, единственно с которой мир наш выглядит целым, а вся боль и страхи оправданными.

– Кэт! Ты тут?! – раздалось неожиданно и знакомо.

Я схватила Антона за руку и увлекла за собой в смородинные кусты. Мы оба упали в траву и затаили дыхание.

– Кэт! – раздалось еще громче и настойчивей.

Я попыталась встать, но обнаружила, что руки Антона крепко держали меня.

– Тцццц, не шевелись, – прошипел он. – Она нас не видела.

– Но она зовет меня!

– А ты не отвечай, – продолжал настаивать он. – Она скоро уйдет.

– Пусти! Я так не могу! – прошептала я и высвободилась из его объятий.

Я встала на колени и высунула голову из кустов.

Высоко в открытом окне стояла Элен. Ее красное платье было помято, черные волосы широкими лентами липли к заспанным щекам, обвивали ее шею и укрывали утомленные сном сутулые плечи. На лице ее все еще дремала та фарфоровая грусть, с которой она уснула, глаза были мутными а губы сухими и распухшими. Она была необыкновенно трогательна и мила, как младенец. Чувство нежности и одновременно вины охватили меня, будто я была одинокой матерью, разбудившей по неосторожности дитя шумными попытками устроить свое женское счастье.

– Я тут, Элен! – прокричала я ей.

Она прищурилась и попыталась разглядеть меня в дальнем углу сада.

– Кэт? Ты что там делаешь? – спросила она.

– Смотрю на луну, не могла уснуть!

– Ты что, дурочка, в окно вылезла?

– Да!

– С ума сошла! Полезай обратно! – сказала она и протянула к слепящему фонарю руку.

– Иду, подожди…

Я снова нырнула в смородину и прямиком угодила на Антона. Он изо всех сил прощально сдавил мои костлявые плечи и вложил мне в рот сладко-горькое обещание следующего свидания.

Весь путь до окна я уложила в два гигантских прыжка прямо по цветочным клумбам и ухватилась за подоконник.

– Дай руку, – сказала я Элен.

Она налегла на меня всем телом и втащила за пояс шортов в комнату. Мы обе свалились на пол и рассмеялись.

– Кэт, ты чокнутая, – прохныкала Элен и шлепнула меня по заду.

– Шшш тише, бабушку разбудим, – сказала я ей.

Я встала и посмотрела в окно. Антон невозмутимо и спокойно своей кошачьей походкой переходил дорогу. Облизнув липкие от поцелуев губы, я смерила его взглядом, и сотни легких мотыльков разом вспорхнули со дна моего живота. Я стянула с себя шорты и нырнула под одеяло. Элен все никак не ложилась и копошилась в углу.

– Ты чего не ложишься? – шепотом спросила я.

Она не ответила, а только обернулась, держа в руках маленький белый предмет.

– Брось мне шорты.

Я свесилась, и нашарила их под кроватью.

– Зачем они тебе? – спросила я.

– Бросай давай, – настойчивей повторила Элен.

Я бросила ей свои шорты и стала наблюдать. Она на коленях проползла с ними к выходу и плотно заткнула их в щель под дверью. Я знала, что Элен задумала что-то интересное и, подскочив от радости, заерзала в кровати.

– Будешь? – спросила она, когда подошла ко мне.

В ее руках красовалась изящная тонкая коробочка.

– “Леденцы”, – было моей первой мыслью.

– Что это? – спросила я.

Элен встряхнула коробочку и, взяв мою руку, вывалила ее содержимое мне на ладонь.

– Это же сигареты!

– Да, сигареты. А ты что думала? – спокойным голосом спросила она.

– Ничего не думала, откуда мне знать, что ты там прячешь.