— Давай сюда, — с легким раздражением приказалАнтонов и поставил ящик на место.

Я вздохнула. Нет, все-таки дедушка любитКитти, приготовил внучке подарок и даже сделал на нем трогательную надпись.Просто профессор имеет свои взгляды на воспитание, он считает, что капризынельзя гасить подношениями. Кстати говоря, абсолютно верная позиция. Антоновпорадует Китти, но только не сейчас, а когда та станет себя хорошо вести.

Дверь кабинета скрипнула, в комнату вошелшофер.

— Звали, Михаил Петрович?

— Где ты ходишь? — снова начал злитьсяпрофессор. — Звоню, звоню, не отвечаешь…

— Простите, на заправке был, — началоправдываться водитель.

— Ладно, — отмахнулся хозяин и вытащил изящика стола набор «Принцесса», — отвези живо. Что-то у меня голова заболела…

— Уже умчался, — воскликнул шофер и исчез.

Я слегка удивилась, значит, подарокпредназначался не Китти.

Антонов выдвинул другой ящик стола, и яувидела, что он набит деньгами. Хозяин вытащил одну из пачек тысячерублевыхкупюр, перехваченную тонкой розовой резинкой.

— Тут сто тысяч, пробегись по магазинам, —улыбнулся «папа».

— Вы с ума сошли! То есть, извините, спасибо,не надо! — воскликнула я. — Сидите спокойно, сейчас принесу вам лекарство.Наверное, вы съели слишком много шоколадных конфет, выпили сладкой воды, вотвас и затошнило…

— Валокордин, — жалобно попросил МихаилПетрович, — сорок капель, меня эта доза успокаивает. Выпью и поеду в город.

Я внимательно посмотрела на «отца». Похоже,хозяину шикарного особняка на самом деле было дурно. Щеки и лоб Михаила Петровичапокрывала зеленоватая бледность, глаза провалились, губы посинели.

— Сорок капель валокордина? Сейчас принесу! —воскликнула я, направляясь к двери.

— Спасибо, детка, — прошелестело за спиной.

В столовой обнаружилась одна Кира, спокойноналивавшаяся кофе.

— Где у вас валокордин? — нервно воскликнулая.

— Что? — промямлила жена Константина.

— Валокордин.

— Что?

— Сердечные капли. Лекарство, — ответила я,испытывая яростное желание схватить апатичную стокилограммовую тушу за жирныеплечи и трясти до тех пор, пока Кира не прекратит мерно, словно корова траву,жевать ватрушку.

— Вам зачем?

Вот замечательный вопрос! Ясное дело, хочу припомощи валокордина помыть окна! Но, увы, я не имела права ответить Кире такимобразом, я же должна ей понравиться.

— Михаилу Петровичу плохо, он просил накапатьсорок капель, — пояснила я.

— А-а-а… — протянула равнодушно «заботливая»невестка и снова вонзила безупречно белые зубы в булочку.

На секунду я оторопела. Потом в голове вихремвзметнулась мысль: хорошо, однако, что подлинная Лаура не приехала к папе.Сейчас бы она тут наломала дров — вцепилась бы Кире в волосы и начала тюкатьмадам башкой о стол.

— Так где валокордин? — нарочито спокойнопоинтересовалась я.

— Не знаю.

Мое ангельское терпение затрещало по швам.

— Вы не поняли, что свекру плохо?

— Я не пью лекарства и понятия не имею, гдеони лежат, — меланхолично произнесла Кира.

— Мы едем? — в столовую вошел Костя.

Я кинулась к парню.

— Михаилу Петровичу плохо.

— Ерунда! — бодро воскликнул сын Антонова. —Не берите в голову, он истерик. Всякий раз, как нахамит нам, за сердцехватается.

— Сейчас вашему папе и впрямь нехорошо! —настаивала я. — Где валокордин?

— Не знаю, — пожал плечами Костя, — спросите уМары.

— Это кто?

— Домработница Марина, она в курсе всех дел, —тихо сообщил Костя. — Впрочем, могу позвать маму.

— Сделайте одолжение, поторопитесь, —зачастила я. — Михаил Петрович был очень бледный, с синими губами. Очень похожена сердечный приступ.

— Сейчас, — протянул Костя.

— Посиди, сама схожу, — засопела Кира,медленно поднялась и так же медленно пошла, нет — поплыла к двери.

— Ладно, — согласился муж и устроился застолом. — А я пока еще кофейку хлебну. О, он даже не остыл…

Я с огромным изумлением смотрела на парочку.Если бы, не дай бог, конечно, кому-нибудь у нас дома стало плохо, то через парусекунд в квартире уже творилось бы столпотворение, домашние бросились бывызывать «Скорую помощь», МЧС, знакомых врачей… А тут — полнейшее спокойствие,больше смахивающее на абсолютное равнодушие. Мой рот раскрылся, я сделалаглубокий вздох и приготовилась сказать «родственникам» все, что я о них думаю,но в столовой появились Кира и Анна.

— Вашему мужу дурно, — бросилась я к супругеАнтонова.

— Да? Что случилось? — поинтересовалась дама.

— Он срочно просит валокордин.

— Сорок капель, — хихикнул Костя.

— Ну, это не страшно, — бесстрастно ответилаАнна, — вот когда он шестьдесят требует…

— Где лекарство? — перебила я ее.

Анна тяжело вздохнула:

— Не следует впадать в истерику, уважаемаяЛаура, сейчас я загляну к мужу.

Сохраняя непроницаемое выражение лица, сабсолютно прямой спиной, словно проглотив палку, Анна вышла в коридор.

Кира улыбнулась.

— Вы считаете нас чудовищами?

— Да, — ляпнула я и тут же спохватилась: — Всмысле? Нет.

Невестка Антонова засмеялась, а Костя, осушивчашечку с кофе, пояснил:

— Папа, похоже, нереализованный актер. Впоследнее время он устраивает натуральные спектакли — может начать истерическирыдать, а два-три раза изображал умирающего, требовал лучших врачей.

— Мы уже поняли, — подхватила Кира, — если онпросит сорок капель валокордина, то, так сказать, это представление из одногодействия…

— А если шестьдесят, — перебил ее Костя, — то,значит, театральная ерунда до вечера затянется. «Скорая» приедет, скардиографом. Мрак.

Я села на стул и от растерянности глупоспросила:

— Вы сейчас говорите правду?

Костя снова занялся кофе, а Кира, взявочередную булочку, кивнула. Потом она внимательно глянула на меня ипоинтересовалась:

— А вы?

— Не понимаю, — пробормотала я. — То есть,конечно, правду: Михаил Петрович побледнел, ему явно нехорошо.