и одели в то, что было у сельчан. Больным и слабым детям оказали медицинскую помощь.

Командир партизанского отряда Бортич с облегчением, откровенно сказал доктору Сегелю:

— Операция по спасению сирот была самая сложная. Мы без единого выстрела «из-под носа» у фашистов, не подвергая детей смертельной опасности, выполнили ее успешно. Не один ребёнок не пострадал.

На другой день фашисты обнаружили, что детский дом пустой, а дети, подготовленные к забору крови, куда-то исчезли. Они, конечно, сразу поняли, что это дерзкое дело партизан, с которыми они не в силах бороться и которые приносили им много ущерба. И чтобы оправдать свою оплошность, не признавать своё бессилие, немцы распустили слух, якобы детей вывезли в Германию. Но вскоре жители окрестных деревень с радостью узнали всю правду о судьбе ребят. Это усилило нарастающую надежду простых людей на справедливую победу.

Обозлённые гитлеровцы стали готовить карательную операцию против партизан. Для усиления фашистское командование даже оттянуло армейские части с фронта. Разведчики об этом узнали и срочно сообщили командованию.

Перед руководством отряда встал вопрос, что делать с детьми. Оставить в деревне нельзя — могут нагрянуть немцы, и дети будут в опасности. Решили доложить об этом в Центр. Оттуда пришла радиограмма: «Срочно готовьте площадку. В условленное время за детьми прилетит самолёт».

Чтобы подготовить площадку вблизи деревни Емельяники, Бортич решил направить туда четверых партизан: Егора Стружака, Степана Коврова, Юру Лагутина и Андрея Макарова.

— Старшим назначаю Стружака, — строго сказал командир.

Из-под нахмуренных бровей он глянул на всю четвёрку глазами школьного учителя, а самому подумалось: «Учиться бы этим парням, рваться к своей мечте, но на их лучший отрезок жизни выпала жестокая, беспощадная, кровавая война». Он смотрел на лица этих ребят, на их первую небритость, и они, эти мальчишки, были для него самыми родными людьми. Но на войне всегда происходит тревожное и опасное. Колючий холодок стал вползать в его душу.

Не теряя строгости, Василь Ефимович продолжил:

— Необходимо проверить опушку леса, нет ли там препятствий для посадки самолёта, разложить сигнальные костры, в деревне предупредить доктора Сегеля о предстоящей ночной эвакуации детей. Сразу всех детей самолет взять не может, пусть подготовит больных и слабых. И к вечеру быть здесь, на месте.

Егор, гордый доверием командира, лихо выпалил:

— Слушаю, я всё понял.

— Выполняйте, — и командир, отвернувшись, пряча глаза, стал закручивать козью ножку.

На санях группа партизан быстро добралась до нужного места. Они очистили поляну, подготовили три больших костра из веток и сучьев и направились в деревню к доктору.

Ездовой гнал лошадь, чтобы успеть к вечеру на базу. В санях, тесно прижавшись друг к другу, тряслись усталые, но довольные ребята. Егор, сидя спиной к Степану, невесело размышлял:

— Вот кончится война, я, наверное, один из парней в своей деревне останусь. У нас все хлопцы ушли на фронт… А я не успел… — вдруг расхохотался, колотя себя по бокам. — А меня не взяли, потому что я был у родственников в Минске!

— Ты, Егор, сильно умный. Прятался, небось, от комиссии, — недоверчиво буркнул Степан.

— Не-е! Я бы вместе со всеми пошел. Но я вернулся, когда немцы уже подходили к деревне, — он с сожалением вздохнул. — Так получилось… А я не долго думая к партизанам рванул.

— Егорка, а скажи по совести, ты после войны в деревню вернёшься или как? — пряча голову от назойливого холодного ветра в воротник, допытывался Степан.

— Обязательно! Только к себе, в деревню… Я, поди, один мужик-то в деревне остался. Все на войну ушли… — Егор, видимо, крепко решил не падать духом. Его болезненное самолюбие не давало ему покоя. — Я председателем буду, — категорично объявил он.

— Ух ты! Во балабол, неймётся ему, — кутаясь от холода проговорил Степан. — Где, председателем-то?

— Известно, где — у себя в деревне.

— А чего, — влез в разговор Андрей, — Егор командовать любит, у него это получается.

— В своём селе я буду заниматься животноводством, — продолжал мечтать Егор. — Я ведь, когда поменьше был, летом, в подпасках ходил. Любил стадом руководить, коровы меня слушались.

— Во! Я же говорю! Привык командовать, хотя и коровами, — воскликнул Андрей.

— Ага! Андрюха, — увлечённо, с жаром стал говорить Егор, — после войны у нас на селе будет столько коров, что ой-ёй-ёй, и все дойные. А я народ уговорю, чтобы у нас построили молокозавод. Будем молоком кормить всю область, а то и всю страну!

— Ишь, какая затея ему нарисовалась, — буркнул Степан. — В тебе, Егор, колючий человек живёт, — не сдавался он.

— Вот-вот, я всего добьюсь!

Чувство ликования бурлило в нём. Егор с таким азартом мечтал, что даже позабыл про войну. Он легко поддавался призыву жизни.

— Ребятки! — громко выкрикнул ездовой. — Вот она, Емельяники.

Сани уже въезжали на прямую деревенскую улицу. Ездовой остановил лошадь и, не слезая с саней, сказал:

— Значит так! Вы ищите своего доктора и вертайтесь быстрее, через полчаса встречаемся во-он у того колодца, — он кнутовищем махнул в сторону, где из колодца набирал воду в неприхотливой одежде какой-то мальчуган. — Я ждать не буду, — строго сказал ездовой. — Командир приказал к вечеру доставить вас в отряд, — коротко напомнил он слова Бортича.

Ребятам предстояло узнать в какой хате находится доктор, и предупредить его о прилёте из-за линии фронта самолёта.

Не сговариваясь, Егор пошел в конец деревни. Стёпа, потуже нахлобучив ушанку, пошел в другую сторону к дальней избе и украдкой, завернув рукав, глянул на трофейные часы, отмеряя время. Егор этого уже не видел.

Юра, присмотревшись к мальчику у колодца, с радостным удивлением воскликнул:

— Да это вроде как Ванька!

— Это кто? — спросил Андрей.

— Сын Анны. Его немцы чуть под дверью не убили. Мы с ним в санчасти вместе были. Вот он нам и скажет, где доктор.

Друзья пошли по узенькой дорожке, занесённой снегом, к колодцу.

— Ваня! — крикнул Юра. — Ты меня не узнал?

Мальчик обернулся и застыл в немом ожидании, разглядывая закутанного человека с автоматом.

— Узнал, — он поставил тяжелое ведро на снег и даже запросто улыбнулся. — Вот теперь узнал.