Перенестись туда, где все иное!

И обменять российскую метель

На мелкий дождь,

что над землею виснет.

Привычную одежду – на шинель,

А женщину любимую – на письма.

И как-то сразу подобреть душой.

Душой понять

однажды утром сизым,

Что пишут слово «Родина» с большой

Не по орфографическим капризам!

От любви остается

щемящая память о том,

Как по черному лесу

от шумного ливня бежали,

Как смешную зверушку

из снега лепили вдвоем

И любовь,

словно жизнь,

бесконечною воображали,

Как на всех одиноких поглядывали свысока,

Как в счастливое сердце

тихонько вползала

усталость…

А еще от любви

остается такая тоска,

Что уж лучше б совсем

от нее ничего

не осталось!

Черты родной забытой старины

Ищу в строках, написанных когда-то,

Но те черты туманит дым войны

И заслоняют гибельные даты.

Я словно вижу:

род встает на род,

Кичливые друзья куют измены,

Идут полки в бессмысленный поход,

И в прах ложатся вековые стены.

Да был ли ведом пращурам покой?

Да нисходила ль радость к ним на лица?

Конечно, да.

Но матерьял такой

Не вдохновлял усердье летописца.

Старик налил коричневого чая

И, трогая на скатерти узор,

Мой довод слушал,

головой качая:

Добро и зло – у нас был разговор.

Старик был тертый,

много повидавший,

В добре и зле горбом узнавший толк.

Старик был злой,

бесчестье испытавший,

Но твердо говоривший слово «долг»…

А чай дымился облаком горячим,

Туманно оседая на стекле… —

Со злом, сынок, не раз еще поплачем:

Уж больно много добрых на земле!

Посвящается светлой памяти моего деда

Младшего лейтенанта Ильи Бурминова, погибшего летом 1941 года

Друг сказал однажды мне

Как-то сухо очень:

«Что ты пишешь о войне?

Ты ж неправомочен!

Ведь когда чернела высь,

Твердь когда алела,

Мы еще не родились —

Так судьба велела.

Как же можно – просто так —

О кровавой доле,

О неистовстве атак,

О смертельной боли?!

Что за странный перегиб?

Ты подумай здраво…»

– Правомочен, кто погиб —

Я пишу без права.

До фронта не доехал он,

Дорогой не прошел победной.

Взлетел на воздух эшелон —

И стал воспоминаньем

дед мой.

Вот он стоит передо мной —

Русоволосый, сероглазый

Солдат,

шагнувший в мир иной,

Так и не выстрелив ни разу…

Война!

Ты очень далека.

Но вечно близок

День Победы!

И в этот день я пью за деда —

За моего фронтовика!

Включаю телевизор:

танки, грохот,

Врага под корень режет пулемет…

А бабушка моя тревожно вздрогнет,

Вязанье сложит,

в кухню перейдет,

На всю квартиру —

крики, рев орудий…

– Куда же ты?

– Да мочи, милый, нет.

– Так это ж – немцев!

– Тоже, внучек, люди…

В борьбе с фашистским зверем пал мой дед!

На фронте не убили никого!

Война резка —

в словах не нужно резкости:

Все миллионы —

все до одного —

Пропали без вести.

Дед летом сорок первого пропал.

А может быть,

ошибся писарь где-то,

Ведь фронтовик безногий уверял:

Мол, в сорок пятом

в Праге

видел деда!

…Сосед приемник за полночь включит,

Сухая половица в доме скрипнет —

И бабушка моя

проснется,

вскрикнет

И успокоится: дед взял на фронт ключи…

На экране – круговерть,

Леденящие моменты,

Но ему не умереть:

Впереди еще пол-ленты!

Нужно милую обнять,

С крутизны фашиста скинуть,

Потому легко понять,

Что герой не может сгинуть.

Эта логика проста.

Но идет на пользу нервам.

В это верит даже та,

Чей герой пал

в сорок первом.

В городе Сланцы в братской могиле похоронен поэт Г. Суворов.

Каждый год издалека в его день рожденья на могилу приезжает женщина с цветами…

Говорят, что она каждый год приезжает сюда,

На могилу солдатскую, в городе этом неблизком,

И положит цветы, и стоит, вспоминая года,

Что лежат непробудно, как мертвые, под обелиском.

Говорят, что покоится тут молодой лейтенант,

Фронтовая любовь, ослепившая сердце когда-то.

Он был весел и смел. Он имел неуемный талант

И к стихам и к войне —

той, что не пощадила солдата.

Летней ночью в округе победно поют соловьи.

Зимней ночью метель дышит с болью, как наша эпоха.

Говорят, ничего нет на свете дороже любви,

А они ее отдали всю – до последнего вздоха.

Она его не позабудет —

На эту память хватит сил.

Она до гроба помнить будет,

Как собирался,

уходил,

Как похоронку получила

И не поверила сперва,