Я проснулся оттого, что почувствовал почти на бессознательном уровне, как меня будто что-то ударило по голове. Я не знал, сколько же я проспал. Где-то что-то происходило, но что и где?

Вокруг меня все было тихо, помещение было погружено в темноту. Над головой слышался гул русских «швейных машинок», которые, как обычно, безнаказанно сбрасывали свой груз легких бомб.

Теперь я сумел привести свои мысли в порядок. Я чувствовал боль в голове и, нащупав руками больное место, понял ее причину: небольшая рваная рана.

Я поднялся и разбудил товарищей. Мы зажгли лампу. Теперь все мне стало ясно: бомба с одной из тех русских машин попала в нашу временную казарму. Взрывной волной оторвало часть потолка, который нависал в четырех метрах надо мной. Кусок диаметром примерно 30 сантиметров упал на уровне головы рядом с носилками, где я лежал. Обломок размером с кулак попал мне в голову.

Наш унтер-офицер санитарной службы Пауль промыл мне рану и перевязал голову.

Мои товарищи поздравили меня, что я так удачно легко отделался. Да, несмотря ни на что, на мою долю все же выпала улыбка фортуны. Больший обломок запросто проломил бы мне череп. После этого я уже не мог уснуть. Голова ныла, но она была на месте, и я готов был действовать дальше.

Те проклятые «швейные машинки» по ночам действовали совершенно свободно. В дневное время они не совершали вылетов. Эти тихоходные самолеты пролетали на малых высотах над передовыми позициями и разбрасывали бомбы без всякой системы. Мне только что пришлось на собственном опыте убедиться в том, что иногда им удавалось добиваться некоторых успехов.

Я снова улегся на носилки и стал размышлять о том, как в такие времена твоя судьба может порой буквально висеть на волоске. Я был убежден, что последний час каждого человека предначертан Господом. В то же время я понимал, что имел в виду, когда сказал: «Не нужно, чтобы я просто жил, нужно, чтобы я выполнил свой долг!»

27 сентября

Привезли кофе. Вскоре должен прийти рассвет нового дня. Надеюсь, он не будет слишком трудным, потому что всем нам нужно отдохнуть и восстановить силы. Один за другим подошли мои друзья Ули Вайнгартнер, лейтенант Фухс и обер-фельдфебель Якобс. Они узнали о моем несчастье и теперь были рады, что несмотря ни на что, мне повезло. У всех нас сложилось общее мнение, что теперь у противника мало шансов нанести нам существенный ущерб и с наступлением дня мы возьмем его чуть ли не голыми руками. Тем не менее в любой день осторожность – прежде всего.

Солнце начинало светить ярче. Я уже не лежал на носилках. Взяв бинокль, я пытался разглядеть прибрежную территорию, что раскинулась ниже. Товарный состав, который я видел вчера вечером, оказался невероятно длинным. Отсюда я не мог разглядеть его начало. Было невозможно оценить, сколько же трофеев находится на этом поезде. Танки, грузовики, трактора, орудия и другая техника – все это было загружено на открытых вагонах. Я попытался посмотреть дальше и рассмотреть, что происходит на краю берега.

За небольшим пятнышком земли, уходящим в реку, что-то двигалось.

– Жушко, посмотрите туда, на этот клочок. Что вы там видите?

Павеллек стал внимательно всматриваться в бинокль:

– Это русские, герр лейтенант, целая группа.

И я подумал так же.

– Пойдемте, Жушко, пойдете со мной. Неметц, Диттнер и Роттер прикроют нас пулеметным огнем.

Мы сползли вниз на набережную, нырнули под вагоны и направились к тому пятачку земли.

Я едва понимал, что я вижу: группа русских солдат, столпившихся на самом краешке пятачка песчаного берега реки. Я насчитал не менее ста человек. Они были безоружны. Они увидели, как мы подходим к ним, и дружно подняли руки.

Между нами оставалось около 30 метров земли. Накатывающие волны Волги лизали мне сапоги. Я заметил это только тогда, когда носки и сами ноги промокли.

– Спросите, есть ли среди них офицеры.

Павеллек обратился к русским. Из толпы вышел человек, который сказал, что он офицер.

Я позволил ему подойти к нам. На вопрос, в каком он звании, офицер ответил, что он младший лейтенант, что он по профессии учитель. Офицеру было около 30 лет, и он поразил нас своим спокойствием и невозмутимостью. Когда Павеллек перевел мой вопрос о том, есть ли здесь еще офицеры, он ответил:

– Четыре офицера и два комиссара ночью переправились через Волгу на лодке.

С помощью Павеллека я дал понять младшему лейтенанту, что, как старший по званию, он несет ответственность за своих товарищей, попавших в плен. Солдаты должны подойти к нам строем в колонну по три, а затем по команде отправляться дальше. Младший лейтенант переговорил со своими товарищами. Они подошли и построились. Голова колонны уже двигалась, когда я заметил лежавшего на пятачке земли солдата. Павеллек отозвал четырех шедших последними солдат и приказал им забрать раненого.

Русские еще не достигли первого здания за площадью, когда их артиллерия открыла по нас огонь с другого берега Волги. Для тех, кто вел огонь, было нетрудно его корректировать, так как снаряды ложились как раз за колонной военнопленных.

– Эти ублюдки стреляют в своих собственных товарищей! – воскликнул Павеллек, и мне оставалось только согласиться с ним. К счастью, никто из пленных не был ранен. Всего их было 124 человека.

Мы вздохнули с облегчением. Теперь мы могли свободно двигаться дальше, так как противник перед нами был побежден.

Враг прекратил ожесточенно сопротивляться. Немногочисленные выстрелы артиллерии с другого берега Волги беспокоили нас гораздо меньше. Я отдал приказ старшему над управлением роты оставаться на КП, а сам отправился докладывать командиру батальона.

Я только успел пересечь пустынную площадь, которая так надолго задержала наше продвижение, как вдруг попался на глаза «папе Вайгерту». Майор в сопровождении посыльного направлялся прямо в нашу сторону. Не успел я отдать рапорт, как он прокричал:

– Мои поздравления, Холль! Вы и ваши солдаты действо вали превосходно. Я представляю вас к Рыцарскому кресту.

Майор приветствовал меня рукопожатием и кивнул моему посыльному Неметцу. Вайгерт осмотрел поле вчерашнего боя. Я ответил на его вопросы. После этого мы оба отправились на КП моей роты.

28–29 сентября

Два дня отдыха для нас, пехотинцев, были отдыхом только по названию. В противоположность с днями боев, когда мы в любой момент могли вступить в контакт с противником, теперь для нас действовали другие приоритеты – мероприятия, которые было необходимо выполнить, если мы не собирались отправиться к псам. В первую очередь это была личная гигиена, душ или помывка, бритье, стрижка. По возможности мы меняли нижнее белье и чинили обмундирование. Прежде всего остального, что было самым важным для тех, кто действует в пешем строю, мы должны были почистить оружие и пополнить запас боеприпасов. Для этого были назначены специальные солдаты из обоза, поскольку они обладали нужным опытом: портных, сапожников, парикмахеров, оружейников и т. д. Была роздана почта из дома, собраны и отправлены письма домой. Кроме того, нужно было озаботиться бумажной работой, которая не могла быть выполнена в ходе боев: доклады по личному составу, запросы и т. д. Это было поручено «ротной мамочке» гауптфельдфебелю, который должен был предусмотреть, чтобы все было выполнено по уставу.