стало и жарко и холодно одновременно, и я ещё сильнее прижалась к Денебу. Он словно ждал этого.

— Ден, — меня вдруг озарила невероятная догадка. — Получается, что твоя метка спасла меня? Сёртун больше не сможет…

— Типа того, — небрежно бросил он в ответ. — Отобрал.

— Выходит, он готов был лишить меня руки не столько из-за позора всего отдела, сколько из-за своих собственных желаний? — к горлу снова подбиралась тошнота.

— О чём я тебе и говорю… Ты ни в чем не виновата, птичка. Ты просто не могла иначе. Знаешь, каково моё настоящее лицо? Почему тебя притянуло, как магнитом? — Денис повернулся ко мне и легко провел пальцем по губам. — Это потому, милая, что я — огонь.

Глаза его снова сверкнули, и мне стало поразительно легко от этого огненного взгляда. Он манил, завораживал, мне хотелось насытиться им до предела, горячим, ярким, жарким. Это моя стихия. А Ден, как на зло, крайне нежно и ласково погладил меня по шее, подбородку и наклонился чуть ниже, будто бы хотел что-то сказать или поцеловать. Огонь стал ближе, от восхищения и предвкушения я даже задержала дыхание.

— Денеб… Сущность ты моя огненная, — прошептала я, — хочу…

— О… Как ты заговорила, красавица, — он склонился ещё ниже и намёком коснулся моих губ.

— Мой долг — целая ночь, помнишь? — я снова была в шаге от того, чтобы накинуться на него.

— Не боишься опять проиграть? — несмотря на внешнее сопротивление, Ден медленно забирался холодными руками под свитер.

— Мне кажется, что проигрыш — это как раз то, что мне нужно… — я подалась вперед, чтобы ухватиться за Денеба, и увлекла его за собой на пол.

— Но учти, играть по твоим правилам я сегодня не собираюсь, — буркнул он, стягивая с нас лишнюю одежду.

— Это даже интересно, — от его ледяных прикосновений мне становилось не холодно, а жарко. Так жарко, будто я парилке, даже дышалось с трудом. Вот он какой, огонь Денеба.

Сантиметр за сантиметром сущность покрывала моё тело поцелуями, осторожными и оттого трогательными, призывая наслаждаться, увлекая в доселе неизвестные степи удовольствия. Мои чувства, словно трава, поддающаяся колебаниям ветра, колыхались от приторной сладости до легкого негодования, когда хотелось поторопить Дена, потребовать от него большей настойчивости. Но он не давал возможности проявить нетерпение ярко, играя со мной, настраивая, как музыкальный инструмент. Денеб хотел, чтобы я звучала вместе с ним и только так, как нужно. Унисон, гармония…

Хорошо помню момент, когда он перешёл к более серьезным действиям. Кажется, уже тогда я готова была упиваться эйфорией только лишь от одного его осторожного движения, своими ласками он довёл меня до состояния, близкого к бессильному желанию и требованию продолжения. Мне не хотелось сопротивляться, не хотелось жестоких игр. Моё тело и душа требовали предельной нежности, непорочной, осторожной и чуточку скромной.

— Это будет медленно… И долго, — шепнул Ден, поглаживая меня по голове.

— Вечно?…

— Возможно, — слышала, как он улыбнулся. Руки его вдруг стали горячими, — ты же Феникс, лапушка…

От каждого его слова, жеста, горячего дыхания, скользящего по коже, меня пробирала дрожь. Во всём теле разливалась нега свободы и удовольствия, спокойного, обстоятельного. Очень трогательного и даже немного невинного. Никаких резких движений, грубых захватов и прикосновений. Легко, изящно — и я сама себе казалась пёрышком, кружащимся в воздухе. А Денеб — теплым дыханием ветра, играющим с ним.

Он всё шептал мне что-то на ухо, продолжая этот медленный и долгий акт телесной любви. Хотя тогда мне казалось, что это совсем не так, не только телами мы взаимодействовали, да и они казались совершенно неважными, просто инструментами. Душа. Что-то внутри души отзывалось на действия Дена, что-то заставляло меня иногда прикрывать глаза в надежде не проронить ни слезинки. Но огненная сущность не оставляла шанса. И я снова залилась слезами, но вовсе не такими, как в предыдущую ночь.

— Птичка… — Ден потерся щекой о моё мокрое лицо. — Хорошо тебе?

— Да…

— Это ведь лучше, чем было, правда?

Я только кивнула. Слова тут лишние. Да, наверное, мы могли бы играть, как и тогда, шумно, безудержно и немного ненормально. Но вот такое удовольствие — растянутое во времени, насыщенное до предела чем-то более важным и чувственным, чем просто желание физического удовлетворения, — нравилось мне больше.

Чуть позже, когда мы оба утомились, Денеб, не обращая внимания на протесты, отнёс меня в спальню. Там мы и устроились вдвоём на уютных бордовых простынях. Всё это слишком странно и непонятно. Всю жизнь я считала сущностей и экзистенциалистов опасными и жестокими, а оказалось, что жестокость и опасность рядом со мной шли рука об руку с наставничеством и заботой.

— О чём задумалась, красавица? — Ден улегся так, чтобы видеть моё лицо, но не отпускать от себя далеко.

— Ты тёплый… Почему вдруг? — руки Денеба действительно до сих пор были не ледяными, как обычно.

— Откликнулось, — с лёгкой улыбкой почти пропел он.

— Не поняла…

— В душе у тебя что-то откликнулось, поэтому произошёл обмен между нами. Моя энергия досталась тебе, а твоя — мне. Поэтому могу чуток убавить обороты экономии. Всё же просто. Теперь я немного больше человек, чем обычно.

— Это странно и непонятно.

— Вас не учили? Всё идёт изнутри. Что ты несешь в себе, то и получаешь от людей. Это не абсолютная истина, конечно же, присыпь её долей философии и случайностей, горьким перцем уроков — и вуаля. Всё становится понятно. То, какая ты, в первую очередь зависит от тебя, и только потом — от обстоятельств.

— Экзистенциальная чушь. Мы формируемся в среде. Она из нас делает тех, кто мы есть.

— Тогда почему ты так не похожа на остальных Фениксов?

— Похожа! — меня захлестнула волна негодования, как это непохожа? Я Феникс до мозга костей. Всегда им была.

— Если бы была похожа, не лежала бы тут рядом со мной, — рассмеялся Ден.

— Это… Это! Случайность!

— Вторая, да? Ада… Я в курсе, что тебе дали задание, не прикидывайся. Но и так же я знаю, что ты совершенно честна передо мной в своих порывах. Будь такой же и перед собой, — он легко чмокнул меня в губы, будто бы точку поставил.

— Откуда? — сердце у меня упало. Теперь я зажата между двух огней, и ещё неизвестно, какой из них страшнее.

— Не имеет значения. Вообще ничего не имеет значения сейчас, кроме тебя, птичка, — он задумчиво откинулся на подушку и посмотрел в потолок. — Если хочешь, можешь уходить.

— Я не хочу. Мне тут хорошо. И не так страшно, как дома, — я призадумалась, стоит ли быть настолько откровенной или