– О чем вы там шепчетесь? – поинтересоваласьНиночка.

– Прощаемся, ма тант!

С этими словами он встал, попрощался со всеми и ушел,почему-то подмигнув мне.

– Ниночка, а почему у ваших племянников французскиеимена?

– Потому что у них отец – француз, муж моей старшейсестры.

– А по-русски он здорово чешет!

– Чешет? – засмеялась Ниночка. – Лиза, моясестра, говорит с детьми только по-русски.

– А отец по-французски?

– Конечно!

– Здорово, сразу два языка! – вздохнула Мотька.

Пока мы сидели в кафе, стемнело, зажглись фонари, реклама,улица приобрела совсем другой вид, уходить не хотелось, сил на еще какие-топоездки уже не было, и мы просидели там очень долго.

– Девочки, а не поужинать ли нам здесь? –предложила Ниночка. – Чтобы дома не возиться?

Мы с восторгом согласились, тем более что нам предстояло ещесобирать вещи. В результате наш последний день в Париже прошел простопрекрасно. Мотька была страшно довольна.

– Вот видишь, Аська, – сказала она, улегшись впостель, – я была права, никому мы на фиг не нужны!

Утром мы поднялись ни свет ни заря, наскоро позавтракали ина такси помчались в аэропорт Орли.

Ниночка о чем-то беседовала с таксистом, Мотька припала кокну, напоследок любуясь Парижем, сейчас, в такую рань, еще пустынным и как-топо-утреннему свежим и красивым.

– Господи, господи, – шептала она, – я хочуеще сюда приехать, мне мало…

– Приедешь! Куда ж ты денешься! – успокоила яподружку. – Погоди, нас впереди еще столько ждет!

Рим, Флоренция, Венеция… Ты про Париж и думать забудешь!

– Нет! Про Париж я никогда не забуду!

– Ты то же самое говорила про Иерусалим.

– А ты думаешь, я его забыла? – вскинулась Мотька.

– Помнишь, как ты мне там сказала: если уж мы вИерусалиме побывали, то и везде побываем?

– Помню, еще бы не помнить!

– И ты была права! А сейчас настройся на Ниццу, а тотебе все не в кайф будет.

– Твоя правда! – улыбнулась Мотька. – Но покане мешай мне прощаться с Парижем!

Мы замолчали. Я подумала об Алене. Мне вдруг показалось, чтоон приедет прямо в аэропорт. И так захотелось еще разок увидеть его…

Но он не приехал. А мы очень быстро очутились в самолете.

– Сколько лететь до Ниццы? – спросила Мотька.

– Чуть больше часа! – ответила Ниночка. – Ох,как хочется искупаться! – С этими словами она раскрыла газету. – Обоже! Что это? Ася, ради бога!

Я посмотрела туда, куда указывала Ниночка. На газетномснимке красовалась вся наша компания – Матильда, я, Ален и Поль – в том кафе,где меня едва не подстрелили. И когда только нас успели снять?

Ниночка тем временем пробежала глазами заметку.

– Какой ужас, Ася! Но почему ты мне ничего не сказала?

– Не хотела тебя пугать! Вполне понятно! Кончилось-товсе благополучно. А что там написано, Ниночка?

Мотька, гляди, ты уже попала во французские газеты!

– Что? Где? – Матильда отлипла отиллюминатора. – Ой, правда, а что там написано?

– «Выстрел рогоносца!» «К счастью, никто не пострадал!»«Виновный арестован!» Это заголовки. А вот текст: «Вчера в кафе „Жизель“ быломного посетителей, когда мимо на машине проехал месье Н. Он на ходу выстрелил всвою супругу, мадам Н., но промахнулся. Его жертвой только чудом не сталасовсем юная русская девушка. Если бы она не нагнулась в тот момент, пуля попалабы ей в голову. Очевидно, эту девушку очень любит господь бог! Месье Н, былзадержан у себя в офисе. Возбуждено уголовное дело». И все! Но кто эта девушка?

Я хотела соврать, но заметила, что на снимке как раз в томместе, где пуля попала в стекло, нарисован черный кружок.

– Ася! Какой ужас! Это ты! – волновалась Ниночка.

Она была бледной как полотно. – О боже, девочка моя, нокак же это?

– Ниночка, чего ты так расстроилась? Все же кончилосьхорошо! Я жива, здорова и даже испугаться не успела!

– Я не могу… У меня внутри все дрожит! А что будет сИгорем…

– Ниночка, умоляю, не говори деду ничего!

– Я-то не скажу, но кто поручится, что он не увидитгазеты?

– Неужели он в Риме станет читать парижские газеты?

– Надеюсь, что нет… Ася, тебя действительно любит бог!Какая-то доля секунды и… Даже подумать жутко!

– Ниночка, успокойся! Это было позавчера! И прошу тебя,забудь об этом! Иначе дед догадается, что ты что-то от него скрываешь!

– Матильда, ты тоже не испугалась?

– Не успела! Да и не сообразила, что к чему, а потомуже… Да, потом испугалась, но задним числом, как говорится, а это уже не тотиспуг…

– Не знаю, меня до сих пор трясет… Мадемуазель! –Она подозвала стюардессу и попросила принести ей рюмку коньяка. Когда Ниночкабрала с подноса эту рюмку, рука у нее дрожала.

В результате мы и не заметили, как долетели до Ниццы.

– Ох и красотища! – простонала Матильда, когда мына такси въезжали в город. – Пахнет морем! А где мы будем жить?

– В пансионе у моей старой знакомой, мадам Бертье. Онакогда-то танцевала в кордебалете, а потом, когда ушла из театра, открыла вНицце пансион. Она очень милая и, кстати, прекрасно говорит по-русски, еепервый муж был русский. Нам у нее будет очень хорошо!

– А почему мы прошлый раз останавливались вотеле? – удивилась я.

– У Мадлен тогда был ремонт!

Ницца – довольно большой город на Лазурном берегу у подножияПриморских Альп. Вдоль моря тянется бесконечная набережная Променад-дез-Англе,а под ней пляжи, но не песчаные, а из крупной гальки. Без сабо и к воде неподойдешь. Возможно, есть и песчаные пляжи, но я не видела.

Дом мадам Бертье стоял на прямой, довольно широкой, но тихойулице Верди. Двухэтажный, крытый черепицей, с зелеными ставнями и увитыйплющом, он показался мне ужасно уютным и милым. На двери вместо звонка виселстаринный молоток. Мы постучались.

Дверь мгновенно открылась, и навстречу нам выскочила оченьмаленькая, худенькая женщина с большими зелеными глазами и совершенно седойголовой.

– Нина! – воскликнула она.

– Мадлен, дорогая, здравствуй!

В доме чем-то удивительно вкусно пахло.

– Вы как раз к завтраку! Прошу! Прошу! –приглашала она по-русски. – Девочки, прошу! О! Вот это, конечно, внучкамесье Потоцкого. Очень похожа! Как тебя зовут?