– Вы меня неправильно поняли, – прервала егособеседница, – мне не нужен развод, и во всяком случае мне не нужныдоказательства неверности мужа.

Она сделала драматическую паузу, вздохнула и проговорилагораздо тише:

– У меня этих доказательств и без того более чемдостаточно. Окружающие, знаете ли, постарались открыть мне глаза. Вопросзаключается совсем в другом. Я хочу, чтобы вы отыскали это колье и вернули егомне. Оно дорого мне как… как семейная реликвия!

«Да, к тому же бриллиантов в этой реликвии не меньше чем насотню каратов, – подумал Леня, – не говоря уже о старинном золоте ипревосходной работе!»

– Причем я хотела бы, чтобы вы проделали все этодостаточно деликатно! Чтобы никто ничего не узнал…

Маркиза так и подмывало отказаться от заказа. Все в этомделе ему не нравилось: личность заказчицы, то, что в деле замешаны семейныеотношения… Однако у него уже давно не было работы, и он чувствовал себя не всвоей тарелке. Лене казалось, что еще немного – и он утратит профессиональныенавыки, а там – полностью выйдет из игры… работа была нужна ему просто длятого, чтобы вернуть самоуважение! Она была нужна ему как воздух!

И он, для вида немного поломавшись, согласился вернутьзаказчице ее колье или хотя бы выяснить, куда оно делось.

– Но вы знаете, сколько я беру за работу? –уточнил он на всякий случай.

– Деньги не имеют значения! – отмахнуласьзаказчица. – Для меня главное – вернуть семейную реликвию!

– И еще… я на какое-то время попрошу у вас этуимитацию. Мне нужно показать ее специалисту.

– Делайте с ней все, что пожелаете, – разрешилаженщина, – это ведь все равно подделка!

«Подделка-то она подделка, – подумал Леня, – нодостаточно качественная. Сразу видно, что над ней поработал первоклассныйювелир!»

После разговора с заказчицей Леня нуждался в консультацииспециалиста. И он недолго раздумывал, к кому обратиться. Он набрал телефонИвана Францевича Миллера.

Иван Францевич всю свою сознательную жизнь занималсядрагоценными камнями. Изумрудами, рубинами, сапфирами, но в первую очередь,конечно же, бриллиантами. Он знал о них все, что только можно. И то, что нельзя– тем более.

Миллер был ювелиром от бога. Хотя приобрел своюспециальность благодаря случайному стечению обстоятельств.

В начале двадцатого века в Петербурге, а затем в Петроградебыло удивительно много немцев. Немецкая речь звучала на каждом шагу, немецкиебулочные славились качеством выпечки, немецкие мастеровые – трудолюбием истаранием. После Первой мировой войны количество их несколько сократилось, нотолько в сороковом и особенно сорок первом году всех немцев из Ленинградаотправили в ссылку. Среди прочих был и маленький Ваня Миллер с матерью.

Они оказались в Каракалпакии, где летом от жары трескалиськамни, а зимой ледяной ветер обжигал кожу на лице. И соленый песок,отвратительный соленый песок, который постоянно скрипел на зубах и попадалвсюду – в еду, в воду, в постель…

Мать Ивана – худая и строгая Эльза – не выдержала этой жизнии умерла. Маленького Ваню взял к себе сосед, старый ювелир.

Он-то и научил, мальчика всем премудростям этого древнего иблагородного мастерства.

– Здорово, Парфеныч, – проговорил Леня, услышав втрубке низкий хрипловатый голос старика, выполнявшего при ювелире сложные имногообразные функции, от телохранителя до повара и няньки, – хозяин дома?

– Ты, что ли, Леонид? – осведомился Парфеныч ихмыкнул: – Шутишь, да? Знаешь ведь, что он уж сколько лет из дома не выходит!

Иван Францевич действительно много лет не покидал своюквартиру, принимая на дому всех своих немногочисленных клиентов. И клиенты,даже самые важные, мирились с такими правилами, потому что Иван Францевич былодин, единственный и неповторимый.

– Иван Францевич, – начал Леня, как толькоПарфеныч передал телефонную трубку хозяину, – надеюсь, ваше здоровье, каквсегда, в абсолютном порядке?

Что мне сделается, Ленечка, – хмыкнул ювелир, –живу я спокойно, волнений избегаю, в еде и питье умерен. Даже пагубноевоздействие отвратительного петербургского климата свел до минимума. Так что –спасибо, я здоров. Но ведь вы позвонили мне не только для того, чтобы узнатьэти волнующие подробности?

– Нет, конечно, – усмехнулся Маркиз, – ИванФранцевич, как обычно, мне нужна ваша консультация!

– Вы ведь знаете, дорогой мой, что я не могу вамотказать! Хотя бы в память нашего общего покойного друга Аскольда… я уж не,говорю о том, что вы мне тоже симпатичны.

Когда-то Миллер дружил с неким Аскольдом, другом и учителемМаркиза, в честь которого Леня дал имя своему коту.

– Так я приеду к вам примерно через час!

– Сделайте одолжение!

Дверь квартиры Ивана Францевича напоминала сейф в солидномбанковском хранилище. Массивная, из сплошной стальной плиты, оснащеннаяспециальным сейфовым замком, изготовленным на заказ в известной швейцарскойфирме, она должна была отпугнуть любого грабителя. Леня остановился передглазком телекамеры и нажал на кнопку звонка.

– Вижу, вижу! – раздался из динамика голосПарфеныча.

Негромко загудел электромотор, и дверь медленно открылась.

Телохранитель ювелира окинул Леню пристальнымпрофессиональным взглядом. Никто не знал, сколько Парфенычу лет – может быть,шестьдесят, а может быть, больше семидесяти. Но его грубо вылепленное,изрезанное шрамами и морщинами лицо, длинные, как у гориллы, руки и вся фигура,массивная и мощная, производили на свежего человека неизгладимое впечатление.Вряд ли бы нашелся смельчак, который рискнул вступить с Парфенычем вединоборство.

Кроме того, рядом с телохранителем молча и неподвижно стоялогромный пес – кавказская овчарка по имени Шторм.

– Портфель открой, – потребовал Парфеныч.

– Да вы же меня знаете как облупленного… – начал Леня,но Шторм, не издав ни звука, слегка обнажил огромные желтоватые клыки.

Леня не решился продолжить дискуссию и послушно расстегнулзастежки портфеля.

– Проходи, Леонид, – разрешил Парфеныч,ознакомившись с содержимым и закрывая за Маркизом дверь, – хозяин вкабинете, дорогу ты знаешь!

Леня кивнул и под внимательными взглядами телохранителя иего собаки двинулся вперед по длинному полутемному коридору.

На его взгляд, квартира Миллера была чересчур заставленастарой массивной мебелью, чересчур захламлена и совершенно несовременна. НоИван Францевич и сам был человеком несовременным, так что обстановка вполне емусоответствовала.