— А на балет мы в пятницу пойдем? — продолжала спрашиватьАннабел, и Алекс спросила себя, где Сэм.

— Я не могу. Мы же говорили об этом, помнишь? На этойнеделе и на следующей я буду разговаривать с судьей.

Я не могу пойти на балет.

— А ты не можешь попросить судью отпустить тебя?

— Нет, зайка. Я бы очень этого хотела. А где папа? Онуже пришел?

— Он спит.

— В это время? — удивилась Алекс. Было семь часов.С чего это он вдруг улегся?

— Он смотрел телевизор и уснул. Кармен говорит, что онадождется твоего прихода.

— Дай ей трубку. Знаешь… — Ее глаза внезапнонаполнились слезами, когда она вспомнила свою дочурку, ее личико эльфа согромными глазами, ее веснушки и рыжие волосы. А что, если она умрет и Аннабелостанется без матери? Эта мысль так потрясла ее, что некоторое время она не моглаговорить, а потом прошептала:

— Я люблю тебя, Аннабел…

— Я тоже тебя люблю, мама. До встречи.

— Спокойной ночи.

К телефону подошла Кармен, и Алекс сказала ей, что она можетидти домой после того, как уложит Аннабел, разбудив Сэма и сказав ему, что она уходит.

— Мне не хочется будить его, миссис Паркер. Я лучшедождусь вас.

— Я приду очень нескоро, Кармен. Правда, разбудите его,когда захотите уйти. Он проснется.

— Ладно, ладно. Когда вы вернетесь?

— Думаю, что не раньше десяти часов. У меня масса дел.

Положив трубку, Алекс некоторое время тупо смотрела нателефон, думая о своих родных так, как будто она их уже потеряла. Сегодня междунею и ними словно пролегла тень. Они были живы, а она — она могла умереть. Этобыло невозможно, невероятно. Она все еще верила в то, что это ошибка, что онане может быть больна, что у нее нет никакой опухоли. Всего лишь серая тень нарентгеновском снимке, и ничего более. Но эта серая тень, по словам ДжонаАндерсона, может убить ее, если окажется злокачественной. В это невозможно былоповерить. Вчера она пыталась забеременеть, а сегодня в опасности была еесобственная жизнь. А те гормоны, которые она принимала еще на прошлой неделе,теперь только мешали ей восстановить самообладание. Они только ухудшалиситуацию, делая ее еще более угрожающей, и Алекс пыталась убедить себя в том,что ее ужас не имеет под собой никакой почвы, что это всего лишь гормоны.

В девять часов Брок заглянул к ней и обнаружил, что она всееще не съела сандвич, лежавший перед ней с перерыва на ленч. Целый день онапила кофе, а сейчас перед ней стоял огромный стакан воды.

— Ты заболеешь, если не будешь ничего есть, —упрекнул он Алекс, глядя на нее обеспокоенным взглядом. Лицо ее стало почтисерым.

— Я не голодна… На самом деле я просто забыла поесть. Уменя слишком много дел.

— Это плохое оправдание. Как ты будешь защищать ДжекаШульца, если ты заболеешь прямо перед процессом или во время него?

— Да, ты прав, — рассеянно ответила она, а потомвдруг взглянула на него обеспокоенными глазами. — Я думаю, Брок, что принеобходимости ты сможешь работать на процессе вместо меня.

— Я даже слышать об этом не хочу. Они хотят именнотебя. В конце концов, он заплатил именно за тебя.

Именно это Алекс говорила днем своему врачу, когда пыталасьубедить его в том, что не сможет сделать биопсию до окончания процесса. Людирассчитывали на нее… Она снова подумала об Аннабел и Сэме, и ей пришлось опятьбороться со слезами. Ее внутренний механизм разладился. Алекс внезапнопочувствовала себя совсем придавленной тем, что произошло.

Маммографические снимки лежали в конверте на ее столе, и то,что она на них увидела, казалось, запечатлелось в ее мозгу навсегда.

— Слушай, шла бы ты домой, — ласково сказалБрок. — Я все доделаю. Доверься мне — в конце концов, все безупречноподготовлено.

Через полчаса ему все-таки удалось ее уломать, и Алексотправилась домой. Она так устала, что с трудом соображала и. была совершенноне в состоянии напрягать мозги. Ей казалось, что ее переехал асфальтовый каток.И впервые в жизни она оставила на работе кейс. Брок заметил это, но ничего несказал. И, смотря ей вслед, он почувствовал к своей напарнице острую жалость.Было ясно, что с ней что-то случилось.

Она никогда не выглядела так плохо, как сегодня, но он немог себе позволить расспросить ее или предложить помощь.

Алекс откинула свою тяжелую, как бильярдный; шар, голову наспинку сиденья в такси. Она не в состоянии была даже думать. Расплатившись, онапоплелась к подъезду своего дома, словно тысячелетняя старуха. Поднимаясь влифте, она спросила себя, что же она скажет Сэму. Для него это будет ужаснаяновость. Плохая маммограмма — это не пустяки; статистику по раку игнорироватьбыло нельзя. Она просто не могла себе представить, как он воспримет этуновость.

Сидевший в гостиной перед телевизором Сэм встретил своювошедшую жену улыбкой. На нем были джинсы и белая рубашка, в которой он был наработе. Галстук лежал на столе.

— Привет, как дела? — радостно спросил он,потянувшись к ней, чтобы поцеловать.

Алекс тяжело опустилась на софу рядом с ним. Внезапно онапочувствовала, что опять вынуждена бороться со слезами — встреча с мужемзаставила ее вновь ощутить смертельный ужас.

— Э, да у тебя действительно был тяжелый день, —протянул Сэм, думая о гормонах, которые она принимала. — Бедная моя детка,эти чертовы таблетки снова выбили тебя из колеи?

Может быть, тебе не стоит их пить?

Лучше бы не было этого изнуряющего процесса! Сэм обнял жену,и она прижалась к нему так, как будто тонула в реке.

— Ты совсем измучилась, — сочувственно сказал он,когда Алекс подняла голову и вытерла слезы.

Он был прав. Таблетки только усугубят положение. Или ужеусугубили.

— Это дело тебя с ума сведет.

— Уже свело. У меня был чудовищный день, —призналась она, устраиваясь на софе поудобнее и чувствуя себя просто выпотрошенной.

— Я тебе должен сказать, что выглядишь ты не лучшимобразом. Ты обедала?

— Я не была голодна, — покачала головой Алекс.

— Отлично. И как, скажи на милость, ты собираешьсязабеременеть, если ты себя так изводишь? Пойдем. — И он попытался поднятьее. — Я сделаю тебе омлет.

— Я не могу есть. Правда. Я совершенно измучена. Давайляжем спать.

Это было единственное, чего ей хотелось. И еще — увидетьАннабел. И улечься рядом с Сэмом, надолго — как можно дольше. Навсегда.

— Что-то случилось? — Сэм внезапно заинтересовалсятем, почему она так выглядит — хуже, чем обычно. Никогда предстоящий процесстак не выматывал ее.