— Вам кого? — резко спросила она, с явнымнамерением захлопнуть дверь перед моим носом.

— Мама, — позвала я жалобно, точно пытаясьизбавиться от наваждения, и лишь тогда вспомнила, что я нелепо одета, вдурацком парике, и мама попросту меня не узнала.

— О господи, — пробормотала она испуганно, втянуламеня в просторную прихожую и захлопнула дверь. — Анечка, что за странныймаскарад?

Я стянула парик, наблюдая за ней. Выражение её лица изменилось,теперь на нем читалась тревога, и только глаза остались прежними. Онавглядывалась в меня, точно надеясь прочитать мои мысли, затем торопливо обняламеня и прижала к груди, а я удивилась: на первый взгляд она казалась хрупкой игораздо старше своего возраста, но теперь, прижимаясь к ней, я ощутила силу,идущую от её костистого тела, к тому же мама была выше меня ростом почти наполголовы.

— Девочка моя, — прошептала она, гладя узкой рукоймою спину. — Как я рада, что ты приехала. Но почему так неожиданно? Идемвыпьем чаю. Папа только что уснул, не стоит его беспокоить. Вот он удивится… —«Удивится», а не «обрадуется» почему-то резануло мне слух, и что-то похожее натревогу, не страх перед теми, кто преследовал меня, а именно тревогашевельнулась в глубине моего сознания и начала расти. — Идем в кухню.

Кухня была небольшой, чистенькой и уютной. Я устроилась настуле, пытаясь понять, что меня беспокоит, все казалось не правильным,нереальным, точно мне снился сон и уже во сне я знала, что сплю и все это не взаправду.

— Хочешь чаю?

— Мама, сколько мы не виделись? — спросила я, незная, с чего начать наш разговор.

— Почти год. — Она вроде бы удивилась. —Почему ты спрашиваешь?

— Происходит что-то странное. Кто-то пытался меняубить, стреляли в Андрюшу, я даже не знаю, жив он или нет. Он не звонил?

— Андрюша? Не звонил. Ты говоришь безумные вещи. Ктохотел убить вас? С какой стати? Андрюша ведь не бизнесмен, он рядовой труженик…Ты ничего не выдумываешь?

— Мама, — позвала я в отчаянии, она поставилапередо мной чашку и сказала:

— Ну-ну, успокойся и расскажи по порядку. Намсовершенно некуда торопиться. Ты ведь не на полчаса заскочила?

Я подумала: моя мама была учительницей, и этот тон, и этотпронизывающий взгляд выработан годами, это отметины профессии, и тут же мне вголову пришла другая мысль и так поразила, что я на мгновение лишилась дараречи. Я никогда не любила свою мать. И она тоже не любила меня. Ни сейчас, ни вдетстве. Я была любимицей отца и любила его. Он был самым близким для менячеловеком: отцом, другом, наставником, кем угодно, и в этой моей любвисовершенно не было места для женщины, то есть для матери.

— Ты плохо выглядишь, — сказала она участливо.

— Где папа? — спросила я.

— Отдыхает. Не беспокой его.

— Я только взгляну.

— Он просыпается от малейшего шума. Честно говоря, мненелегко с твоим отцом. Пусть спит. Расскажи мне о том, что произошло.

— О чем?

— Да ты меня с ума сведешь. — Ее тонкие бровисошлись у переносицы. — Ты являешься сюда, рассказываешь совершеннонелепую историю… Вы что, поссорились с Андреем?

Я потерла виски, уговаривая себя, что все это несумасшествие, я не проснусь от собственного крика и это все взаправду: кухня,мама и я сама.

— Мама, ты слышала, что я сказала: нас пытались убить.

— Разумеется, я слышала. По-моему, это глупость. Скакой стати тебя кому-то убивать?

— Я не знаю. Я ничего не помню из того, что было сомной раньше. Я помню день, когда Андрюша выписывал меня из больницы. Я лежалаодна в палате, белые шторы на окнах, вошла сестра и сказала: «За вами приехалмуж», а потом я увидела Андрюшу. Но это не была больница в Екатеринбурге,потому что из той больницы мы ехали на машине не больше часа, и он привез меняк нам домой. По дороге рассказывал, кто я и что произошло со мной. И от него яузнала, что я Шульгина Анна Ивановна, что мои родители живут в Екатеринбурге,что ты уехала домой, потому что у папы сердечный приступ.

— Да, так и было, — растерянно ответиламама. — Почему ты говоришь, что ничего не помнишь?

— Мама, как же так, если авария произошла вЕкатеринбурге, почему я оказалась за сотни километров отсюда, в какой-тобольнице…

— Это вовсе не больница, это был санаторий. У тебя былипроблемы с позвоночником, и нам посоветовали отправить тебя туда. И мы поехали.Потом папа вернулся домой, чтобы продлить отпуск, и тогда с ним случилсясердечный приступ.

— Меня перевезли в санаторий в бессознательномсостоянии?

— Нет, конечно. Это было бы попросту невозможно.

— Но я ничего не помню. Совершенно ничего. Ни тебя, ниотца, ни врачей, ни аварию, ни своего имени. Совершенно ничего. Что со мнойбыло и кем я была до одиннадцатого мая прошлого года?

— Невероятно, — нахмурилась мама. — Почему тыраньше мне ничего не рассказывала?

Я что-то ответила, но не мой ответ и даже не то, чтоговорила мама, занимало меня, а только одна мысль: я сижу в углу, прямонапротив двери в кухню, зажатая между столом и холодильником, слева окно, ночто толку мне от этого окна, если мы на втором этаже? Мама устроилась рядом, итеперь, чтобы покинуть этот угол, мне придется…

— Я все-таки хочу взглянуть на папу, — пролепеталая. — Не думаю, что он рассердится, увидев меня.

— Конечно, дорогая, я совсем не это имела в виду…

Я поднялась, не дослушав её, и она вынуждена была поднятьсяи отступить под моим напором.

— Где он?

— В спальне.

— Мама, я не помню, где у нас спальня.

— О господи, идем за мной.

Я вышла в прихожую, узким коридором достигла спальни ираспахнула дверь. В кресле в профиль ко мне сидел мужчина, старый, лысый, светот окна падал на его лицо, а я в ужасе замерла, потом сделала несколько шагов,он повернулся, а я едва не закричала.

— Здравствуй, дочка, — елейным голосом сказал он,хотя глаза его смотрели с откровенной ненавистью, а я, холодея и цепляясь затонкую нить здравого смысла, вдруг совершенно отчетливо и неотвратимо поняла:это не мой отец. Этот человек никогда не был моим отцом. Я резко повернулась иувидела глаза матери, она прижалась спиной к двери и исподлобья смотрела наменя.