Фраза эта привела в ужас де Сентонжа. Его убеждённость вовсеведении месье де Лувуа была так же непоколебима, как и уверенность в том,что он сам обладает этим качеством.

— Сомневаюсь, месье, есть ли в мире что-нибудь, о чём маркизне был бы полностью информирован.

Улыбка д'Ожерона была вежливой и обходительной.

— Разумеется, никто не сомневается в достоинствах месье деЛувуа. Но его превосходительство не обладает моим опытом, приобретённым задолгие годы жизни в этом захолустье, а это, осмелюсь заметить, придаётнекоторую ценность моему мнению.

Но шевалье нетерпеливым жестом отмахнулся от мненияд'Ожерона.

— Мы только зря теряем время, месье. Позвольте мне бытьоткровенным. Тортуга находится под сенью французского флага, и, по мнению месьеде Лувуа, с которым я полностью согласен, не слишком пристойно… Ну, корочеговоря, покровительство шайкам разбойников не делает чести флагу Франции.

— Но, месье, — возразил д'Ожерон. — Не флаг Франциипокровительствует флибустьерам, а, напротив, флибустьеры покровительствуютфлагу Франции.

Высокий, импозантный королевский представитель поднялся,выражая тем самым своё негодование.

— Месье, это возмутительное заявление.

Но губернатор оставался безукоризненно вежливым.

— Это факт, а не заявление. Позвольте мне напомнить вам, чтосто пятьдесят лет назад его святейшество Папа подарил Испании Новый Свет внаграду за открытие Колумба. Но с тех пор другие нации — французы, англичане,голландцы — обращали на эту папскую буллу значительно меньше внимания, чемэтого хотелось бы Испании. Они, в свою очередь, селились на землях НовогоСвета, территории которых являлись испанскими чисто номинально. А так какИспания упорно усматривает в этом посягательство на её права, то Карибское мореуже давно служит полем битвы.

Что же касается корсаров, к которым вы относитесь с такимпрезрением, то вначале они были мирными охотниками, земледельцами и торговцами.Но испанцы постоянно преследовали их на Эспаньоле, изгоняли англичан ифранцузов с Сент-Кристофера[58], а голландцев с Сен-Круа, устраивали варварскиеизбиения, не щадя даже женщин и детей. Тогда в целях самозащиты эти людипокинули свои коптильни, взялись за оружие, объединились и стали, в своюочередь, охотиться за испанцами. То, что Виргинские острова[59] теперьпринадлежат Британской короне, — заслуга «берегового братства», как называютсебя флибустьеры, захватившие эти земли для Англии. Остров Тортуга, на котороммы сейчас находимся, так же, как и остров Сен-Круа, точно таким же путёмперешёл во владение Французской Вест-Индской компании и, таким образом, сталколонией Франции.

Вы говорили, месье, о покровительстве французского флага,которым пользуются корсары, и я ответил вам, что вы поменяли вещи местами. Небудь здесь флибустьеров, обуздывающих алчность Испании, я сильно сомневаюсь,смогли бы вы когда-нибудь предпринять такое путешествие, ибо в Карибском морене было бы ни одного французского владения, которое бы вам надлежало посетить.

— Он сделал паузу, улыбаясь явному замешательству своегогостя. — Надеюсь, месье, я сказал достаточно для того, чтобы подтвердить своёмнение, которое я беру на себя смелость отстаивать, несмотря на требованиемесье де Лувуа, что уничтожение корсаров может легко повлечь за собойуничтожение французских колоний в Вест-Индии.

В этот момент шевалье де Сентонж взорвался. Как частослучается, поводом его гнева послужило то, что в глубине души он чувствовалобоснованность аргументов губернатора. Выражения, в которых шевалье высказалсвоё недовольство, заставляют сомневаться в том, насколько мудро поступилмаркиз де Лувуа, выбрав подобного посланника.

— Вы сказали достаточно, месье… более чем достаточно дляубеждения меня в том, что боязнь лишиться прибылей, получаемых вашей компаниейи вами лично от продажи на Тортуге награбленных товаров, делает васбезразличным к чести Франции, которую пятнает эта позорная торговля!

Месье д'Ожерон больше не улыбался. В свою очередь,почувствовав изрядную долю истины в обвинениях шевалье, он вскочил на ноги,побледнев от гнева. Но, будучи сдержанным и замкнутым по натуре, губернатор недал выхода своим чувствам. Его голос оставался спокойным и холодным, как лёд.

— За такие слова, месье, полагается отвечать со шпагой вруке.

Сентонж, меривший шагами комнату, только рукой махнул.

— Это такая же чепуха, как и то, что вы говорили раньше! Вашвызов вы лучше пошлите месье де Лувуа, так как я всего лишь его представитель.Я высказал вам только то, что требовал от меня долг, и чего я не стал быделать, если бы нашёл вас более рассудительным. Неужели вы не понимаете, месье,что я приехал сюда из Франции не драться на дуэли именем короля, а сообщить вамкоролевское решение и передать королевские приказы. Если они вам неприятны, то этоне моё дело. Но по решению правительства Тортуга должна перестать служитьприютом корсарам — это всё, что я должен был вам сказать.

— Боже, дай мне терпения! — воскликнул месье д'Ожерон. — Ивы думаете, что достаточно только сообщить мне этот приказ, как я тотчас смогупривести его в исполнение?

— А в чём трудность? Закройте рынок, куда поступаетнаграбленное. Если вы положите конец этой торговле, то пиратству придёт конец.

— Как просто! А что, если конец придёт мне и заодноадминистрации Вест-Индской компании на этом острове? Что, если пираты захватятвласть на Тортуге? Ведь это несомненно случится, если я вас послушаю, месье деСентонж.

— У Франции достаточно могущества, чтобы отстоять своиправа.

— Весьма признателен. Интересно, знают ли во Франции, какэто сделать? Имеет ли месье де Лувуа какое-нибудь представление о силе иразмерах организации флибустьеров? Слышали ли вы когда-нибудь во Франции онабеге Моргана на Панаму? Знаете ли вы, что пиратское воинство включаетпять-шесть тысяч самых грозных морских разбойников, каких когда-либо виделсвет? Если им будет угрожать уничтожение, то они, соединившись вместе, могутсоздать флот из сорока или пятидесяти кораблей, который перевернёт всёКарибское море вверх дном.

Губернатору удалось наконец привести в замешательствошевалье де Сентонжа. Несколько секунд он удручённо глядел на хозяина дома, покане собрался с силами.

— Вы, месье, безусловно преувеличиваете.

— Я ничего не преувеличиваю. Я только хочу заставить васпонять, что мною движет нечто большее, чем корыстолюбие, которое вы мне такоскорбительно приписываете.