Теперь я вернулся к кровати, делаю пометки на календаре идовожу его до нынешнего дня. Все предыдущие я зачеркнул, а понедельник обвелкружком, так что знаю, где я теперь. Хотел бы я знать, почему никому не удаетсяухватить время и вынудить его остановиться — или вернуть те или иные события,как можно проделать в уме? Надо думать, мудрецы и ученые нашего общества должныбы располагать убедительными и несложными объяснениями. Мне это представляетсятаким простым, тем не менее указанный процесс постоянно от них ускользает.

Перестаю писать. Дело близится к вечеру, запах капустногосупа медленно пропитывает воздух. И я понимаю, что очень голоден. Я ничего неел после завтрака — двух крохотных булочек и чашки скверного, плохо промолотогокофе. Достаю бумажник и кошелек из искусственной кожи. Запираю дверь изнутри ипересчитываю свои денежные ресурсы. На ближайшее время марок достаточно, ну, адальше? Остаться на вечер дома и попробовать здешнюю стряпню? Пожалуй, нестоит. Ароматы, поднимающиеся из кухни, мало соблазнительны для такогопривереды, как я. Но надо быть осторожным. Небольшое кафе на тихой улице и едапопроще. Во всяком случае пока.

Пожалуй, завтракать я могу тут; обедать всухомятку, ачто-нибудь существенное приберегать для вечера. Посмотрим. Но мне надо следитьза здоровьем. Катрин говорила, что я выгляжу чересчур тощим и испитым даже длястудента-медика. Где-то она теперь? Милая девушка, хотя и сама худышка. Но онапомогла мне в решающую минуту и сделала мое пребывание в Кельне гораздоприятнее, чем оно иначе было бы.

Голова еще побаливает. Вероятно, виновато сквернейшее вино,которое вчера вечером я выпил на Bahnhof.[3] Самое дешевое, какое там имелось,конечно, но выгадывать на вине и тому подобном — плохая экономия. Пища не стольважна, поскольку у молодых людей пищеварительная система на редкость вынослива,но скверное вино вызывает головную боль и сильно расстраивает нервы. Прибравкомнату, я зажигаю лампу и осматриваюсь с некоторым удовлетворением. Да, онавыглядит более цивилизованной теперь, когда почти все мои вещи расставлены иразложены по местам, благо их мало.

Фитиль горит ровно, но я встряхиваю лампу и убеждаюсь, чтокеросина в ней почти нет. Снаружи еще светло, однако здесь почти полнаятемнота, и мне понадобится лампа, чтобы делать заметки и читать. Надо попроситьфрау Маугер либо налить в нее керосина, либо разрешить мне держать небольшойего запас в одной из металлических канистр, которые, как я заметил, хранятся унее в кладовой. На них на всех белой краской написаны номера. Несомненно,номера комнат. Всего их двенадцать. Так что если все комнаты заняты, жильцовдолжно быть двенадцать. Возможно, это будет иметь значение.

Теперь я кладу мой чемодан на кровать, открываю его иосматриваю содержимое с большим тщанием. К счастью, замки у него очень крепкиеи не стандартного образца, так что можно не опасаться за него, если кто-нибудьвойдет в комнату во время моего отсутствия. У фрау Маугер, разумеется, естьключ, и служанка будет убирать комнату, а потому мне надо следить, чтобы моизаписи были хорошо спрятаны. Надежные замки — вот решение вопроса. Они обеспечиваютукромность и скрывают от посторонних глаз то, что для них не предназначено. Амеблированные комнаты и пансионы изобилуют любителями совать нос не в своидела. У меня был друг… но я отвлекся. История очень длинная и отнимет слишкоммного времени и бумаги, если я запишу ее сейчас. Быть может, когда-нибудь,когда я прославлюсь, я даже напечатаю ее. Она, бесспорно, заслуживает того,чтобы ее рассказать — ее могут даже счесть чересчур неправдоподобной длявымысла.

В углу комнаты я заметил занавесочку. Подхожу к ней иотдергиваю. Никак не ожидал. Ниша с засиженным мухами зеркалом на задней стене.А под ним каменная раковина со стоком. А над ней — большой медный кран.Поворачиваю его, и вырывается струя холодной воды. Какая роскошь для подобногоместа! Я буду заниматься своим туалетом в полном уединении! А горячую воду длябритья, несомненно, можно будет брать внизу. Горячая вода мне необходима, таккак моя горлорезка затупилась, а я еще не испробовал новые типы безопасныхбритв. Говорят, что кожа должна к ним привыкнуть.

Снова сажусь на кровать. Итак, денег у меня достаточно нанесколько недель, если я буду осмотрителен в расходах. А тогда посмотрим. Язнаю, как получить еще, но на этот раз необходима сугубая осторожность. Дело вКельне страшно меня напугало, можете мне поверить. Я вздрагиваю при одномвоспоминании. Если бы не старуха, никто ничего не знал бы. Но кто бы могподумать, что зрение и слух у нее такие острые? Однако моя, как говаривал отец,"природная хитрость" вновь меня выручила. Тем не менее нельзязабывать, что полагаться на удачу не следует. Приходится сочетать необходимостьс крайней осторожностью.

Снова встаю и разглядываю себя в зеркале, поднеся лампупоближе. Нет, облик, который я вижу там, не так уж плох. Я не красавец, этобесспорно. Но вид у меня достаточно респектабельный. И когда я быстро умоюсь спомощью обмылка в металлической мыльнице и вытрусь застиранным полотенцем, тоничем не буду выделяться в толпе. А в Берлине толп полно, слава Богу.

Меня осеняет мысль, хотя фраза эта прозвучала только у меняв голове. Зачем упоминать моего Творца, если я в Него не верую? Любопытно. Но,возможно, действует лишь сила привычки, лишь то, что вдалбливали тебе родителис первых лет твоей жизни? Как мир смахивает на железную дыбу! Чем больше растягиваешьсяв попытке вырваться, тем больше тебя растягивают, и жгучая, рвущая тебя начасти пытка продолжается.

Надо сохранять хладнокровие. Когда я отдаюсь подобныммыслям, то иногда вслух облекаю их в слова, а в подобном заведении, где стенытонкие, а половицы прибиты кое-как, это опасно. Я подхожу к умывальнику,открываю кран и погружаю лихорадочно горящее лицо в благословенную прохладуводы. Так-то лучше! Головная боль и остатки винных паров исчезают почтибесследно. Я готовлюсь покинуть комнату, но сначала провожу заключительнуюпроверку, все ли в порядке. Необходимо найти маленькое кафе в укромномпереулке, где я не буду привлекать ничьего внимания.

Однако не чересчур укромном, иначе мой замысел окажетсянеисполнимым. Вот что станет решающим, когда я подыщу что-нибудь подходящее. Ия узнаю такое место, как всегда. Мой безошибочный глаз, как говаривала моямать. Нагибаюсь пополировать башмаки краем скатерти. Последний взгляд вокруг, ия открываю дверь на убогую лестничную площадку с убогим половиком и выцветшимирелигиозными литографиями на стенах. Возвращаюсь к столу, гашу лампу,наслаждаясь резким запахом керосина и нагретого металла, а затем тщательнозапираю дверь. Я улыбаюсь, подумав о фрау Маугер. Она не спросила, как язарабатываю на жизнь. Этот вопрос мог бы посеять тревогу не только в ней, но иво мне.

Кладу ключ в карман и спускаюсь по скрипящим ступенькам. Яникого не вижу, хотя из какой-то комнаты на первом этаже доносится ропотголосов. Выхожу через боковую дверь, быстро шагаю по проулку, и меня поглощаюткатящиеся людские валы берлинского предместья.