— За все это время несколько человек входили ивыходили, но по-моему, в зале одновременно было не более восьми посетителей.

— А не было ли среди них кого-нибудь, кто показался вамстранным? Может быть, незнакомый?

— Да, двое. — Ответ последовалнезамедлительно. — Молодая женщина, блондинка в темных очках. Кажется,приобретала дорожные чеки. И длинноволосый хиппи с неопрятной бородой иповязкой на лбу. На нем было что-то вроде пончо, а на плече висела гитара.

— И что он делал? Вряд ли этот парень ваш постоянныйклиент.

— Пересчитывал мелочь. Мне показалось, что он побирушка. —В голосе Рихтера прозвучала неприкрытая неприязнь. — Он появился занесколько минут до капитана и торчал у средней стойки с пригоршней пятаков,гривенников и четвертаков, которые складывал столбиками и пересчитывал.

— А он, случайно, не прятал руку под пончо, знаете, какэто бывает в боевиках?

— Да нет. К тому же, когда капитан уже вышел, онкакое-то время еще сшивался в зале. Возле окошка кассира. Менял свою мелочь набанкноты.

— Ничего не понимаю, — признался Ромстед. —Странно он все-таки себя повел. Вы предлагаете отцу присесть за свой стол,выписать чек и подождать вас с деньгами, но он отказывается. А затем вдругостанавливается у одной из стоек и выписывает чек за ней. У него была с собойручка?

— Я предложил ему свою.

— Это не показалось вам странным?

— Н-нет. В общем-то нет. Нет ничего необычного в том,что он не хотел, чтобы я ходил за деньгами один — вдвоем с ним мы управилисьгораздо быстрее.

— А направляясь к подвалу, он остановился у стойкирядом с хиппи?

— Нет, подальше.

— Значит, хиппи не мог разглядеть сумму?

— Если только он не обладает исключительным зрением… —Рихтер запнулся, его глаза приобрели задумчивое выражение. — А знаете,пожалуй, что мог. Как я теперь припоминаю, этот бородач закончил свои подсчеты,собрал монеты и, пока ваш отец выписывал чек, прошел мимо него к окошкукассира. Но я не думаю, что это имеет большое значение. Если бы этот типзамышлял ограбление, то уж конечно догадался, чем вы втроем занимались вподвале. К тому же, как я уже говорил, после того как ваш отец вышел, онзадержался в банке на несколько минут.

Все теории Ромстеда никуда не годились. С тяжелым сердцем онвернулся домой. Не мог же он одновременно ошибаться и быть правым?

— Если первое предположение верно, то должно бытьверным и второе, — сказал он Майо. — И я, и Рихтер — мы оба упустиличто-то важное.

— Совсем не обязательно, — откликнулась Майо. Наней были домашний халат и шлепанцы, однако она успела привести в порядок волосыи подкрасить губы. Майо сидела в глубоком кресле в гостиной, заложив ногу заногу, и маленькими глоточками пила кофе. — Твоя ошибка в том, что тыисходишь из предположений, а не из достоверных фактов. С чего ты взял, что этоне выкуп? А может, похитили его любовницу?

— Четверть миллиона долларов за какую-то бабу?

— А почему бы и нет? Твой отец из-за своейнеразборчивости в связях тысячи раз подставлял себя под удар и в одинпрекрасный день оказался уязвимым. Он пришел за деньгами один, потому что онивынудили его это сделать. Им-то в банке нечего было делать.

— Нет, — покачал головой Ромстед. — Тыопускаешь самое главное. Зачем им заставлять его продавать акции? Тыкогда-нибудь слышала, чтобы похитители опускались до обсуждения деталей? Выкуптребуют по телефону или в письме: «Нам нет дела до того, как ты будешь доставатьденьги, парень, достань их, и дело с концом».

— Но откуда ты знаешь, что эти люди там были? Это опятьсплошные догадки.

— Я уверен, что они приезжали к нему домой. Он был неодин, когда разговаривал с Винегаардом, — вот почему он так странно себявел во время беседы. В доме два телефона — один в спальне, а другой,параллельный, — на стене в кухне. Кто-то из этих убеждений находился увторого аппарата, пока остальные держали его на мушке.

Видишь ли, в случае шантажа или киднеппинга преступникивсегда требуют определенную сумму. Жертве необходимо собрать ее за ограниченныйсрок, но как он будет это делать, никому не интересно. Если бы отцашантажировали, то он продал бы акции выборочно или хотя бы позвонил Винегаарду,чтобы посоветоваться. Но он и не пытался собрать какую-либо сумму, он продалвесь список акций целиком, потому что к его виску был приставлен пистолет. Изная, что Винегаард начнет протестовать, заткнул его, пока тот не ляпнул обакциях из другого списка.

Майо задумчиво кивнула:

— Да, это похоже на правду.

— В этом я не сомневаюсь. Одного только не пойму — каким удалось отнять у отца деньги? Это совершенно невозможно, однако они этосделали.

— Пожалуй. Ну и что ты теперь собираешься делать?

Ромстед задумался. Он пока нащупал два очень слабых следа,приведут ли они его куда-нибудь — это еще вопрос, но побегать придется, это ужточно. Одним таким следом была Джери Боннер, а другим — «мерседес». Посколькучеловек не может двигаться сразу в двух направлениях, Ромстед решил, что для пользыдела лучше всего не мешкая обратиться за помощью. Нужно, чтобы кто-то занималсяпоисками концов здесь, в Сан-Франциско, пока он сам продолжит расследование вНеваде. Брубейкер не обратил внимания на одну деталь, а может, просто счел еемаловажной, — но Ромстед был почти уверен, что сможет найти то место, кудаездил отец. Пятьдесят четыре мили в оба конца. Задача не казалась емуневыполнимой. Но откладывать это не стоило. Итак, самолетом до Рино, а тамможно взять напрокат машину. Он посвятил Майо в свои планы.

— Когда ты вернешься? — спросила она.

— Возможно, завтра вечером.

— Может, мне поехать с тобой?

— Нет.

— Но почему?

— Потому что в пустыне жарче, чем в аду на сковородке.Тебе будет скучно, и ты задохнешься от пыли…

— Не пудри мне мозги, Ромстед. Ты не хочешь брать меня,потому что считаешь, что предприятие может оказаться опасным, да?

— Опасным? Ну конечно же нет!

— Ты хочешь найти это место, но не имеешь ни малейшегопредставления, что там находится. Но если ты вдруг случайно наткнешься на убийцсвоего отца, то они непременно пригласят тебя выпить…

— Я не собираюсь кричать на всех углах, кто я такой.

— Вот это правильно. И тогда они примут тебя заанглийскую леди. Или ты можешь выдать себя за бродячего менестреля. Это всетвое проклятое ЦРУ… Короче, мне это осточертело, я одеваюсь и возвращаюсь ксебе домой. — Майо резко встала и решительно направилась к дверям, однакомгновение спустя снова появилась в дверном проеме. Ее лицо выражалоодновременно раскаяние и беспокойство. — Ты будешь осторожен, хорошо?