— Мммм… пока не знаю. Я должна подумать.

— Чего тут думать?

— Давай сейчас не будем вдаваться в детали. А что тыдумаешь предпринять во-первых и во-вторых?

— Для начала я разыщу того сукиного сына, который убилстарика. А потом закурю одну из отцовских сигар и буду курить ее оченьмедленно, пока этот ублюдок не станет умолять меня вызвать полицию.

— И ты еще удивляешься, откуда у меня сомнения насчетбрака с тобой?

— А в чем дело?

— А в том, что ты самонадеянный, самоуверенный ибезжалостный тип, под стать своему старику. Собираешься учинить самосуд, иплевать тебе на законы.

— А ты слышала когда-нибудь о месте под названиемМурманск? — спросил Ромстед.

— Конечно. Это русский порт в Арктике. А что?

Ромстед усилием воли подавил в себе волну холодной ярости,которая давала о себе знать на обратном пути из Невады, и как можно спокойнеерассказал Майо о штормах со снегом и дождем, о кораблях, намертво вмерзших влед, об атаках пикирующих бомбардировщиков, о вражеских подлодках и постоянномбезжалостном холоде, способном за считанные минуты убить оказавшегося в водечеловека. Конечно, сам он не испытал ничего подобного, — он тогда был ещемальчишкой, беззаботно взрослевшим в одном из привилегированных районов Гаваны.Но узнал об этом позднее, когда прочитал о морских конвоях Второй мировой, отом, что это такое — везти авиационный бензин и взрывчатку через самую макушкумира, когда немцы и безжалостное Баренцево море изо всех сил стараются стеретьтебя в порошок. Его отец проделывал все это в течение многих месяцев до самогоконца войны — вместе Со многими другими, кто мог бы без особых усилий подыскатьсебе более спокойные воды и держаться в стороне от войны.

— Тогда ему повезло, и он уцелел. Выбрался изнастоящего ада, ушел от смертельных врагов, и после всего этого его вывозят намусорную свалку — связанным, с повязкой на глазах, — и какая-то дерьмоваяшпана убивает его выстрелом в затылок.

— Но ведь полиция ищет убийцу? — спросила Майо.

— О да, конечно! Но только совсем не тех людей и не потем мотивам.

— Что ты имеешь в виду?

— Они подозревают его в торговле героином. Мне кажется,что отца подставили. И ловушка сработала, по крайней мере — пока. Они добилисьчего хотели: убийство произошло в Колвиле, поэтому дело находится в веденииместного шерифского управления, а там убеждены, что преступление совершенопрофессиональными головорезами из Сан-Франциско. Конечно, полиция Сан-Францискооказывает им всемерную поддержку, но они вовсе не собираются лезть из кожи вониз-за мертвеца в Неваде — у них хватает и собственных покойников, моргипереполнены, и с каждым часом «жмуриков» становится все больше. «Будем держатьсвязь, ребята. Какая там у вас погода?» И ни одна полиция — ни в Колвиле, ни вСан-Франциско — не намерена затевать крестовый поход из-за убитого торговцагероином. «Ну что ж, еще одним сукиным сыном меньше; им стоит почащеразделываться друг с другом».

— Значит, ты считаешь, что его убили из-за денег,которые он взял из банка? Кто-то узнал об этом?

— Нет. Его заставили взять деньги из банка, и потом теже самые типы убили его. Да можно было посинеть и лопнуть с натуги, но черта сдва он взял бы эти деньги по доброй воле и принес им на блюдечке с голубойкаемочкой.

— Значит, вымогательство? — спросила Майо. —Ему угрожали?

— Да.

— Но каким образом? Ведь тебе сказали, что в банк онпришел один. Что мешало ему позвонить в полицию?

— Рихтер просто ошибся, вот и все. Наверняка его кто-токонтролировал, а они в банке этого не заметили. Какие есть еще формывымогательства? Он был достаточно крепким орешком, чтобы выложить деньгишантажистам, даже если у них нашлось бы против него что-то серьезное, чему я низа что не поверю. Похищение? Но я единственный близкий родственник, и меняникто не пытался похитить.

— Может, они начитались «Вождя краснокожих»?[7]— спросила Майо.

— Весьма остроумно.

— Ну и как ты собираешься вести розыски?

— Для начала — поговорю с Рихтером и Винегаардом.

— А тебя обучали в ЦРУ технике расследования? Илитолько как вести допросы — всякие там «испанские сапоги» и бастинадо[8].

— Ты перестанешь когда-нибудь? Придумала тоже — ЦРУ!

— А ты знаешь, что ты разговариваешь во сне?

— Я?

— Что, испугался? Говоришь все время, правда,по-испански. Я уже подумывала, не записаться ли мне на курсы изученияиспанского языка.

— Возможно, что во сне я разговариваю с другимиводителями — на курсах такому испанскому не учат. Да и почему бы мне не говоритьна нем? Моя мать была кубинкой, и до четырнадцати лет, пока она не умерла, япрожил в Гаване.

— Знаю, а потом ты забросил карьеру профессиональногобейсболиста, чтобы сделаться скучным бизнесменом в Латинской Америке…

— Ты не поверишь, но для кетчера[9] со сташестьюдесятью очками интеллекта довольно легко бросить профессиональныйбейсбол.

— Не перебивай меня. И это произошло как раз наканунезаварушки в заливе Свиней[10]. Все это довольно странно, неправда ли?

— Послушай, а если я признаю свою вину по всем статьямобвинения, смогу ли я снова заняться с тобой любовью?

— Ну…

— Вот теперь мы хоть до чего-то договорились. И почемуя раньше не догадался сознаться во всех своих прегрешениях. А знаешь ли ты, чтоэто я поднял Боксерское восстание в Китае, а потом развязал Войну гангстерскихкланов в Чикаго?..

Ромстед проснулся, когда еще не было девяти, стараясь нешуметь, побрился и принял душ, потом отнес свежий костюм и все остальное вгостиную. Пару раз до его уха донеслось сонное бормотание Майо, слов разобратьбыло невозможно, за исключением чего-то насчет чертова носорога.

Ромстед думал, что ничего съестного в доме нет, — онничего не оставил, отправляясь в Калифорнийский залив. Однако Майо припаслакое-какую еду, по крайней мере, на завтрак хватит. Он поставил на огонь кофе,выжал немного апельсинового сока и подогрел в электропечи булочку с корицей. Дооткрытия банка оставался еще целый час, поэтому вполне можно успетьпереговорить с Винегаардом. Отыскав номер в справочнике, Ромстед снялтелефонную трубку.