того, что звёзды на плаще живые, только не разговаривают или ещё не научились разговаривать, и вы, по слухам, пару раз вызывали с его помощью ночь. К вашему сведению, – обратилась медсестра к вышитым золотом звёздочкам, – «не разговаривают или ещё не научились» – не оскорбление. Я была знакома на свою голову с кинокефалами, которые двух слов связать не могут. Не то что ваш хозяин – ещё бы чуть-чуть, и выболтал бы у меня все секреты. А может быть, я и ошибаюсь, и ваш плащ обладает неким подобием речи.

– О чём это вы? – спросил полуартифекс, изогнув бровь.

– Когда я складывала его, он словно плакал по ком-то – по вам или ещё по кому, или из-за чего-то. А может, не захотел лезть в шкаф – ведь там так темно и одиноко.

– А можете повторить, как мой плащ плакал, ну, хотя бы примерно, на слух? – моляще согнулся Репрев.

– К сожалению, у меня совсем нет слуха, и на колокольчиках я никогда не играла, простите, – она похлопала ресницами. – Но звучал он очень жалостливо, даже у такого чёрствого кинокефала, как я, сердце замирало.

Полуартифекс с любовью, как родное дитя, взял плащ на руки и принялся качать его, потираясь об вышитые золотой нитью звёздочки своим большим чёрным носом и ласково приговаривая:

– Что стряслось, малыши? Вас кто-то обидел? Может быть, злой генерал Цингулон обижал вас? Не избивал, пока меня не было? Только скажите: ух, я ему!.. Или вы испугались, что я вас бросил?

Полуартифекс Репрев тёрся своим большим шершавым носом об надутые животики вышитых золотыми нитями звёздочек, а те звонко смеялись, но когда он спросил у них: «Или вы плакали по мне?» они сбились в кучку, съёжились, а когда спросил: «Или не по мне?» – звёздочки слились в одну звезду, и она замотала всеми своими лучами.

– Непорядок, – пробормотал полуартифекс.

В дверь постучали. Медсестра, обязательно хихикнув, сладким, звенящим голоском пригласила войти.

Доктор Цингулон был при всём параде, в своём коричневом мундире, и, улыбаясь во весь рот, сказал:

– Счастлив видеть вас в добром здравии, полуартифекс Репрев!

– И я вас, генерал, – скромно ответил полуартифекс Репрев, ощутив морозный воздух, залетевший с улицы.

– Вы уже успели познакомиться с Никтой? Показали вам ваш сон? – радушно спросил генерал.

– Показала, конечно, показала! – пропела Никта. – Какие полуартифексам снятся сны! Вы бы видели!

– Обязательно посмотрю, как будет время. А пока не одолжите ли мне нашего полуартифекса?

Никта, ловчая снов и по совместительству медсестра в лазарете, проводила Репрева желанным взглядом.

Генерал с полуартифексом шли по белым от снега улицам, уходящим в переулки, которым, казалось, не было конца и края. База отряда Цингулона представилась Репреву отдельным городом, только негостеприимно окружённым высоким кирпичным забором с колючей проволокой.

– Сколько же я спал, что и здесь наступила зима? – изумлённо спросил у генерала полуартифекс.

– Часов одиннадцать, – невозмутимо ответил Цингулон. – Но перемещались мы долго, что, безусловно, не входило в мои планы, но ничего не попишешь: на календаре восьмое октября.

– Как восьмое октября? – чуть не упал Репрев.

Им встретился отряд юных кинокефалят, занимающихся огневой подготовкой на просторном плацу, с длинными, почти с них ростом, винтовками.

Кинокефалята мигом окружили полуартифекса: закинув винтовки за спины, они потянули к нему свои цепкие ручонки, клевали, щипали, хватались за плащ, норовя стянуть ткань с твёрдокаменных плеч великана, урвать свой трофей. В ладонь полуартифекса вкладывали охапки крючковатых, хрупких и тонких пальчиков. Чему учат эти пальцы, эти руки? Творить что-то вечное, на благо, на пользу, творить нечто прекрасное? Нет, их натаскивают убивать, бездумно, по чужому велению, взводить курки. Но они кинокефалы, и всегда будут в первую очередь кинокефалы, а потом уже сторожевые псы и всё остальное. Репрев запомнил эту мысль. Мысль принадлежала не ему, он не сам, не собственным умом дошёл до неё, а умом Астры, и только теперь полуартифекс Репрев разгрыз зерно той мысли.

Конечно, полуартифекс, ссутулившись, невольно улыбаясь, по пояс окунался в озеро из кружева мальчишеских белозубых, как цветущий хлопок, улыбок, в счастливый, шкодливый смех, но думал он об одном: как спасти детские души, как вырвать их из этого кошмара и унести далеко-далеко отсюда.

Капитан, тренировавший кинокефалят, крепко пожал двумя руками широкую ладонь полуартифекса, кланяясь, тряся мордой, и лицемерно выгибал тонкую линию губ в улыбке. Мальчишки без охоты вернулись к занятиям, провожая тоскливыми взглядами покидающего их полуартифекса с генералом.

У самого начала космодрома – просторной, чистой площадки с торчащей посередине ракетой – на солнце сияло сферическое здание, похожее на гриб-дождевик. Жёлтую дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещён» стерегли, как и большинство дверей на базе, двое отрядовцев. Они старательно и живо поклонились генералу и полуартифексу. Полуартифекс чувствовал, как под линзами шлемов отрядовцы приковали к нему свои взгляды.

– Здание, которое вы видите сейчас перед собой, – бывший газгольдер, – сказал генерал. – Нет, действующий у нас тоже есть. Поначалу я думал устроить в нём астрономическую обсерваторию, но потом в мою голову пришла одна мысль: а что если…

Через жёлтую дверь они вошли в маленькое, тесное помещение с крючками для одежды на стене, двумя длинными скамейками и шкафчиками, освещённое лишь оранжевой аварийной лампой.

– Полуартифекс Репрев, когда мы войдём внутрь, не могли бы вы очищать для нас окружающий воздух, пожалуйста? – излишне вежливо попросил генерал.

– Очищать воздух? – переспросил Репрев.

– Да, очищать воздух, – настойчиво повторил Цингулон, – оставляя в нём только кислород и самую каплю азота. Вы же способны проделать такой трюк? И позвольте мне первому войти. Не из-за моего раздутого эго, а больше ради… впрочем, сейчас сами увидите. Вместо астрономической обсерватории я построил артель и нанял трёх лучших художников. Я бы мог без зазрения совести обвинить вас в невежестве, если вы не видели хотя бы одну из их картин, но я не стану, потому что я ни за что и ни под какими уговорами не раскрою имён. Художники подделали друг другу голоса. Я выдал им на это столько малахитовой травы, что можно из всего города сделать мюзикл.

– Представляю, в каких богатых домах они живут, – с притворной завистью проговорил Репрев. – Не в тех ли шикарных старинных особняках рядом с портом?

– Нет, – улыбнулся генерал, подтянув к носу алмазные усы, и мерно покачал головой, – не в особняках. В квартирах попроще и неприметней, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Вы правы, тем, кто раньше жил богемной жизнью, кто жил, ни в чём себе не отказывая, сложно свыкнуться с новым, скромным укладом, лишённым фонтанов с пентагонирисовым нектаром и бесконечных