словесности, купцы – свободой торговли, ремесленники – пробуждением промышленности, земледельцы – коих феодальная система обрекала на жизнь весьма скудную – не сделались предметом Вашего презрения, невидимая сила выдала им тайну Вашего сердца: и вот уже отец семейства впервые на детей своих взирает бестревожно. Наслаждайтесь же, Государь, прекрасными плодами Ваших трудов, Ваших бдений, Вашей любви; вкушайте сладостную возможность составить наше счастье.

Государь, пусть сии великие идеи, сии августейшие чувства занимают Вас без остатка, академия же, Государь, увлекаемая общим потоком благодарственным, академия, своим существованием обязанная отеческим Вашим попечениям, воздержится сегодня от особливого изъявления глубочайшей своей признательности и не станет августейшие взоры привлекать к начальным трудам своим, однако ж надеется, что будет Вашему Величеству угодно ей сию милость оказать в другой раз, или, по крайней мере, желать того дерзает. С одной стороны, показаться может, что не имеет она права надеяться на милость особливую по причине узости той сферы, в коей ныне она подвизается; однако ж, с другой стороны, помнит о цели своего существования, цель же сия есть цель великая и тем Вашему Величеству драгоценная.

Правда, что существование наше покамест лишь днями исчисляется; как жаль, однако же, Государь, что не присутствовали Вы при нашем основании[242], в ту минуту, когда клялись мы перед алтарем божества в покорности святейшему из его законов и в исполнении главнейшего желания Вашего Величества, кое в том состоит, чтобы посвятили мы все наши силы благу человечества. Кто, однако же, мешает нам в сем месте повторить сей священный миг? Друзья! Собратья! И вы, нашими трудами руководствующие[243], повторим же его. Пусть сделается Александр свидетелем торжественных наших клятв!

Господь Всевышний! Клянемся в Твоем присутствии, в присутствии возлюбленного Твоего облика, посвятить жизни наши и таланты тому делу, кое Ты нам вверил, клянемся трудиться исправно и усердно ради насаждения полезных знаний. Клянемся уважать человечество во всех его классах и формах, бедного отличать от богатого, а слабого от могущественного для того лишь, чтобы бедному и слабому участие выказывать более деятельное и заботливое. Клянемся, что всякое деяние Государя нашего, всякое благодеяние, им народу оказываемое, будет нам напоминать о святости обязанностей наших.

Примите сии клятвы, Государь, искренни они и чисты, как и обещание Ваше сделать Ваших подданных счастливыми[244].

2. Г. Ф. Паррот – Александру I

[Дерпт, 11 августа 1802 г.]

Государь,

Философский факультет Дерптского университета поручил мне как главе сей академии представить Вашему Императорскому Величеству рассмотрение труда под названием «Опыт начертания об имеющем возникнуть в Лифляндии университете»[245], – рассмотрение, кое вверили Вы сим ученым мужам просвещенным и честным. Сей миг, когда переношусь я мысленно к подножию Вашего августейшего престола, есть, Государь, прекраснейшее мгновение моей жизни, затмевающее все прочие, не исключая и того, когда имел я счастье на словах изъяснить Вам почтение и пожелания нашей академии. Рассмотрение сие содержит защиту священных прав человечества, какими ученый немецкий посмел пренебречь, даже обращаясь к Вашему Величеству. Нет, Государь, не могли Вы нам большей чести оказать, чем доверивши нам сие рассмотрение. Все милости, все отличия, коих могло бы наше заведение новосозданное от российского государя удостоиться, сравниться не могут с той честью, какую нам Александр оказал, спросивши мнения нашего о предметах, для человечества наиважнейших. Постарались мы на это доверие ответствовать, рассмотрев различные утверждения немецкого автора честно и беспристрастно. Примите, Государь, сей первый плод наших чрезвычайных трудов с тем доброжелательством, какое наши сердца покорило; примите его не только как плод покорности нашей, но и как доказательство самое верное тех надежд, какие мы на Ваши добродетели возлагаем. Да укрепит наше сочинение узы, связующие нас с Вашим Величеством, узы возвышенные, какие до сих пор Государя с подданными не связывали! Сближаясь подобным образом с преданнейшими из Ваших подданных, закладываете Вы, Государь, новую Империю, коя шире границ огромной России простирается. Трудитесь для всего человечества и встанете однажды, не прибегая к завоеваниям и не вынашивая честолюбивых замыслов, во главе рода человечества. Счастливый монарх! Съединившись с человечеством, проникли Вы в тайну великих королей. Наслаждайтесь Вашим счастьем! Наслаждайтесь им долго, Государь, и благоволите вспоминать порой, что на краю владений Ваших живет малое сообщество людей, кои Вашим триумфам с безграничным усердием рукоплещут, которые Вашей августейшей особе самые пламенные пожелания воссылают и с продолжением Вашей особливой благосклонности свою деятельность и славу связывают.

Толкователь без сомнения чересчур беспомощный сих чувств, владеющих моими собратьями, осмелюсь ли говорить о собственных моих чувствах, кои я к Вашему Величеству питаю, о безграничной моей любви, на какую, быть может, права не имею ввиду высокого Вашего сана, но какую из сердца вытравить невозможно?

Паррот,

проректор[246]

3. Александр I – Г. Ф. Парроту

Санкт-Петербург, 24 августа 1802 г.

Господин проректор Дерптского университета!

Доклад, который представили Вы мне от имени философского факультета касательно труда, мною на сей факультет возложенного, полон идей столь же просвещенных, сколь и благодетельных. С превеликим удовлетворением вижу я, что сие заведение с самого своего основания ставит перед собою цель благороднейшую, а именно влияние на довольство общества посредством мудрого употребления знаний. Передайте профессорам Университета мою благодарность и примите на свой счет ту ее часть, на кою Вы как его достойный глава право имеете.

Александр

4. Г. Ф. Паррот – Александру I

[Дерпт, 30 августа 1802 г.][247]

Государь,

Позвольте к стопам Вашим сложить два коротких сочинения по случаю, опубликования, по правде говоря, весьма мало достойные, однако же чем-либо Вас, Государь, заинтересовать могущие. Речь моя при вступлении в должность проректора содержит правдивый очерк тех правил, каких придерживаться мы будем по отношению к публике и к студентам нашим[248]. Другое сочинение есть диссертация (pro loco), которую предстоит мне сегодня защищать публично[249]. Сочла академия, что нет лучшего способа отпраздновать сей день, столь для нас драгоценный, нежели церемонией публичной, призванной доказать, что стараемся мы быть достойны августейшего благожелательства, коим Ваше Императорское Величество нас удостаивают.

Желал бы я бесконечно, чтобы обратили Вы, Ваше Величество, особливое Ваше внимание на последний раздел моей диссертации, шерстяным фуфайкам посвященный. Позвольте мне, Государь, Вам его перевод поднести. Узнал я несколько месяцев назад от графа Мантейфеля, что носите вы обыкновенно [слово повреждено] фуфайки, и с тех пор искал случая Вам свое мнение на сей счет сообщить. Благоволите, Государь, усмотреть в намерении моем одно лишь искреннее и живое желание продлить Вашу драгоценную жизнь. Отчего не можете Вы в сию минуту