возмещает своими поставками урожая, все остается по-старому, и крестьянин с помещиком поставками расплачивается, а тот на себя берет уплату подушной подати. Вдобавок были и такие имения, где помещик с крестьян возмещение за уплаченную им подушную подать получал не только поставками, но и работой в поле, а та оценивалась бесчеловечно дешево. Таким образом, вышло согласно постановлению губернского правления, что в этих имениях крестьяне от поставок помещику освобождены, но зато обязаны их возмещать барщинной работой по обыкновенной несправедливой цене[258].

Сие различие в правах, оскорблявшее большинство крестьян губернии, следствия имело вдвойне пагубные. С одной стороны, многие помещики, не вошедшие в число исключений, в него войти пожелали; почти все захотели подушную подать за своих крестьян платить, а начальственное постановление им такую возможность предоставило, ибо предписывало, что не со всем селением надобно по сему вопросу советоваться, а только с пастором, несколькими владельцами хуторов и смотрителем, на жаловании у помещика состоящим. С другой стороны, многие земледельцы, видя нечестность этого постановления и доверяя очень мало, а то и вовсе не доверяя губернскому правлению и тамошним судам, уверились в конце концов, что постановление это поддельное и что то, что им сообщают, есть всего лишь маска, скрывающая намерения Государя куда более благодетельные, а поскольку в такие дела непременно энтузиазм вмешивается, убедили себя крестьяне в конце концов, что шла речь о предоставлении им свободы, что же до сообщения о десяти ударах розгами, которыми здесь при публикации указа грозят за его невыполнение, увидели в нем неопровержимое доказательство того, что губернскому правлению выгодно, чтобы они и дальше в неведении пребывали. Таким-то образом, посеяв недоверие в сердцах земледельцев, подставив собственные свои идеи на место идей государевых, толкуя о наказаниях, тогда как он о милостях говорил, довели губернские власти народ робкий и покорный до того, что зажег он факел войны.

Первоначальное заключение суда, который это дело разбирал, представляет, в качестве результатов сего недоверия, следующие факты, кои довольно перечислить так, как они в этом заключении обозначены, несмотря на откровенную пристрастность, в слоге сего документа заметную (подчеркнутые слова переведены в точности из немецкого протокола), чтобы показать, что ничего не было предпринято из того, что предпринять требовалось для восстановления доверия, и что крестьяне действовали куда более умеренно, чем судьи.

Многие земли в окрестностях Вольмара сделались театром раздоров. Крестьяне отказывались платить господам повинность трудом и урожаем. И сие-то названо было возмущением, как будто тот, кто противится частным лицам, может быть в таком преступлении повинен!

5 октября 1802 года земский суд получил приказание положить конец беспорядкам, и первым делом были направлены в ту местность войска. 7-го числа в имение Каугерн, где впоследствии события и развернулись, прибыл судья. Назавтра суд начал рассматривать дело против крестьян. Весь этот день прошел спокойно, без скопления народа. Однако несколько крестьян из соседнего имения проникли в ту залу, где заседал суд. Прочли им постановление, запрещавшее там находиться. Они вину свою признали; тех, кто владел хуторами, отправили прочь, а поденщикам дали 25 палок. Первая мера, противная тому, что предпринять следовало для восстановления доверия!

Чтобы несколько виновных (в чем – неизвестно) не сбежали, заперли их, а сторожить поставили часовых из числа военных. Назавтра в восемь утра появились первые скопления крестьян, вооруженных палками, дубинами, а кое-кто и ружьями. Войска уже выстроились. Крестьяне потребовали освобождения своих товарищей. Судья вышел к ним и потребовал, чтобы они успокоились, объяснили, по какой причине собрались с оружием в руках, и ответили на вопросы, которые им зададут. Тогда несколько крестьян выступают вперед из толпы с покрытой головой и поднятыми вверх палками, принимаются размахивать шапками, бить себя в грудь, падают на колени и кричат, что готовы пролить кровь за своих братьев. (Какая трогательная минута! Сколько речей скрывается за этими несколькими словами! Как много потеряно здесь для блага человечества!) Вместо этого судья ссылается на волю Государя. Крестьяне возражают, что судьи и военные подкуплены помещиками, что они, крестьяне, требуют прислать к ним судей и военных из Петербурга, которые привезут настоящий указ Императора, ибо в том указе, какой им объявили, воля Государя не высказана, а на самом деле он желает им дать свободу, как и крестьянам из окрестностей Петербурга, наконец, что они готовы покориться, но исключительно приказам Императора. Толпа подтверждает эти требования знаками и криками. Слышалось даже такое: «Довольно болтать. Прикончим старого судью».

Тем не менее переговоры продолжаются; наконец, судья, сочтя, что не может совладать с толпой, приказывает солдатам зарядить ружья. Крестьяне храбрятся, и это делает на судей впечатление столь сильное, что, как бы ни хотелось им расправиться с крестьянами силой, сохраняют они довольно хладнокровия, чтобы почувствовать, что проиграют, ибо противник силами их превосходит, а местность сражению не благоприятствует.

Эти резоны, а главное, желание избежать пролития крови заставляют судью тянуть время до прибытия подкрепления – легкой артиллерии, которую спешно вызывают из Вендена. Меж тем толпа возрастала в течение дня, так что к вечеру состояла она уже из трех тысяч крестьян; для пущей безопасности призвали из Роннебурга отряд драгун из нескольких рот и перекрыли возможность переходить через реку Аа.

За переговорами следует долгое затишье, затем начинаются новые волнения; крестьяне громкими криками требуют освобождения своих товарищей. Судья выступает навстречу толпе и приказывает поручику Нотбеку привести к нему двух депутатов от крестьян, которые желают с ним говорить. Депутаты дают обещание от имени всех собравшихся, что они разойдутся, если отпустят их товарищей. Им в том отказывают. Тогда просят они, чтобы князь Голицын в Вольмар приехал и смогли они с ним поговорить. (Как не увидеть в этом потребность сих несчастных такому человеку довериться, какому не выгодно им вредить? И разве не варварским был отказ им в том, что имели они право требовать хотя бы во искупление причиненных им обид?) Подают им надежду, что, возможно, прибудет генерал-губернатор назавтра к вечеру. Одного этого «возможно» довольно оказывается, чтобы их успокоить. Обещают они, что бунтовать не будут, но не разойдутся до тех пор, пока он не приедет. Слово свое сдержали, хотя один солдат утверждал, что слышал, будто они сговаривались ночью на военных напасть.

Ночь прошла спокойно. Артиллерия и артиллеристы прибыли из Вендена, равно как и новый отряд из 403 солдат третьего артиллерийского батальона, вооруженных саблями и дубинками.

На следующий день, 10-го числа утром, толпа взволновалась и, похоже, была готова перейти в наступление. Судья вышел к крестьянам, тщетно пытался призвать их к покорности и требовал выдать