Объяснить женщине (если уж она на этом настаивает), почему ее не «трахнули», и при этом удовлетворить, может только импотент.

— Мири, пойми, я дал обет, — тихо сделал он еще одну попытку.

Но Мири была настроена решительно.

— Ты бы еще банкет дал!.. — Шарахнула она в стену пуин бокал с шампанским.

Потом взяла еще один, с твердым намерением озвучивать беседу и дальше. Фома заметил, что их почтили вниманием, а те из присутствующих, кто были рядом, поспешно отошли подальше.

— Я хотела весь день, чтобы тебя побили, чтобы с тебя сбили твою спесь! Но ты и этого удовольствия мне не доставил!..

Угодить и при этом угомонить Мири, с каждым её новым заявлением, становилось все труднее, потому что ни трахнуть, ни проиграть турнир Фома, по версии Доктора, не имел права.

Возможно, насчет обета он погорячился, но сожалеть об этом поздно.

Он встал.

— Целую руки…

— Сидеть! — неожиданно властно приказала она.

Фома и так не совсем ловко чувствовал себя центром внимания, после же этой команды, присутствующие, все как один, повернулись к ним, даже танцующие — интересно, что будет делать граф?.. Сидеть?..

Фома подошел к Мири вплотную. Она тоже встала. И эта пигалица спала поперек его кровати всю ночь? Да кто она?

— Давай не будем усложнять друг другу жизнь, — попросил он, но Мири мотнула головой и шарахнула об стену еще один бокал:

— Бздыннн!.. — После этого повернулась и вышла из зала.

Пена игристого быстро замерзала на стене вторым салютом в честь графа, сомнительную.

А перед ним самим, словно в дурном трюковом фильме, появился сэр Ротт, полковник какого-то змея («сколько змей!»), за ним маячил барон. Неуверенность в глазах последнего указывала на то, что он еще не решил для себя, что же было в акустическом зале: галлюцинация, розыгрыш или уже ё-моё?

Надо ли говорить, что внимание было общим, так же как и неприятие, что, конечно же, радовало Фому безмерно. («Как ногой в дерьмо, так тут и я!» — привычно поражался он.) Только Доктор с остервенением загонял шары в лузы и был единственным, кто не смотрел на него. Видеть не мог.

«Что-то будет!» — висело и кривлялось в атмосфере зала безобразной мартышкой. И хотя поединки были запрещены, все ждали именно такого продолжения инцидента, именно к такой дерзости подстрекали собравшиеся в зале своим любопытством.

— Мистер Томп, хочу вам указать, что вы ведете себя, как скот! — брезгливо произнес полковник, представившись; хищное и красивое лицо его передернулось соответствующей гримасой.

«Опять — скот! Что-то часто стало применятся это словечко по отношению ко мне, уж не пропускаю ли я чего интересного в своем развитии?» — мимолетом подумал Фома.

— Вы тоже так считаете, барон? — учтиво поинтересовался он у Дрилла, намеренно игнорируя полковника, тактика которого была понятна сразу.

У барона забегали глаза, а выражение лица стало напоминать открытый настежь пустой почтовый ящик, впрочем, красивый. Голос Фомы явно напоминал ему эхо, а то, что с ним беседовал Трапп, видели все. И хотя Трапп сейчас, после провала на Спирали, совсем не величина, как раньше, когда он был облечен высоким доверием и когда от одного его имени было мокро и тепло, но все же он остается шефом контрразведки и имеет доступ к Телу, и бог весть, что наплел ему граф.

Впечатляющая гамма видений от вертела до виселицы на собственных кишках, промелькнула перед глазами Дрилла.

— Я?..

— Что с вами, барон? — удивился Ротт, оглядываясь.

— Вот видите, полковник, — улыбнулся Фома, — не все разделяют ваше мнение. Правда, барон?

Но барон уже взял в себя в руки, крылья вздорного короткого носа гневно затрепетали. Репутация рыцаря Большого Круга, пусть и бывшего, не позволяла вести себя иначе в подобной ситуации.

— Нет, граф! — оскалился он, и теперь уже нашабренные усы его воинственно вздернулись, показывая градус негодования. — Я разделяю мнение полковника Ротта и даже более того!

Похоже, Дрилл принял решение и явно не в пользу эха, Фома видел, что его решили убить, как единственного и опасного свидетеля, глаза барона опасно блестели.

Господи Говорящий, пронеси! Драться совсем не хотелось… хромому, сытому!..

— А более того, это как, господин барон? Просто не могу понять, что значит, сначала разделить мнение, а потом даже более того! Вы хотите отнять его у полковника? Или «более того» означает, что вы уже не разделяете его мнение и у вас есть своё, отличное? Личное?

Барон бросил взгляд на полковника, тот хищно молчал, рассматривая графа.

— Нет у меня никакого своего! — отрезал барон.

— Вот и прекрасно! — действительно обрадовался Фома. — А то я уж думал…

— Вы правильно думали! — опомнился барон.

— …что здесь нет настоящих мужчин и поэтому не принято отвечать за свое мнение, — продолжал Фома, как ни в чем ни бывало. — Ведь настоящий мужчина не должен иметь своего мнения, не правда ли, барон? Он спрашивает его у няни и всегда присоединяется к нему, да?

Кто-то негромко хохотнул, кажется, простодушный Троп, сэр Радуги, впрочем, он тут же захлопнул рот. Барон стал красным, потом малиновым, потом бордо, более дурацкого положения, в которое он вогнал себя с такой поспешностью, трудно было представить. Он кусал губы, бросая отчаянные взгляды на полковника.

— Нет! — сказал он, наконец, но к чему это относилось никто не понял, включая и его.

Столько слов, нанизанных друг на друга, словно мельчайший бисер, и при этом обозначающих то одно, то совершенно противоположное, что барон, откровенно говоря, потерял самый смысл сказанного и не понимал его, пока Фома не закончил фразу. Теперь он с ужасом ждал, что же еще скажет чертов граф.

— Значит, барон, — продолжал Фома. — Поскольку, у вас нет никакого своего мнения, вы хотите отнять его у господина полковника?

— Я?! — Барон возмущенно огляделся, капли