И отец оставил Динну при себе. Он брал ее с собой в поездки,а когда не мог взять, оставлял у друзей. Он приобщил ее к миру, в которомобитали богатые и знаменитые: отель «Империал» в Токио, «Георг V» в Париже,«Сторк-Клуб» в Нью-Йорке... В последнем Динна не просто побывала, не толькопосидела на табурете в баре и выпила коктейль «Ширли Темпл», но и разговаривалас этой Ширли Темпл, как взрослая. Папа вел удивительную жизнь. Динна тожекакое-то время. Она за всем наблюдала и, как губка, впитывала впечатления.Танцы в «Эль Марокко», поездки на выходные в Беверли-Хиллз, мир холеных женщини интересных мужчин – ко всему этому ее приобщил отец. В свое время он успелпобыть кинозвездой, потом был автогонщиком, во время войны служил пилотом. Онбыл игроком по натуре, страстно любил жизнь, женщин и все, на чем можно былолетать. Он и Динну хотел обучить этому, ему хотелось, чтобы она узнала, каковоэто – смотреть на мир с высоты в десять тысяч футов, летать в облаках и житьмечтами. Но у Динны были свои собственные мечты, не похожие на отцовские. Онамечтала о тихой, спокойной жизни, о постоянном доме, о мачехе, которая бы непряталась в вечно запертой спальне, отделываясь этим «чуть позже, дорогая». Вчетырнадцать лет Динне надоел «Эль Марокко», а в пятнадцать ей надоело итанцевать с друзьями отца. В шестнадцать она ухитрилась окончить школу исобиралась поступить в колледж Вассара или Смита. Но отец уверял, что это былобы очень скучно. Тогда Динна занялась рисованием. Она рисовала в блокнотах и нахолстах, которые возила с собой повсюду. На юге Франции она рисовала набумажных скатертях, на обратной стороне конвертов писем от друзей отца – своихдрузей у нее не было. Динна рисовала на всем, что попадалось ей под руку. ВВенеции владелец одной галереи похвалил ее работы и сказал, что, если оназадержится подольше, он сможет их выставить. Но отец, естественно, незадержался. Через месяц они уехали из Венеции, еще через два – из Флоренции, вРиме провели полгода, в Париже – месяц и наконец вернулись в Штаты, где отецпообещал, что у нее теперь будет настоящий дом и, может быть, даже с настоящеймачехой в нем. В Риме отец познакомился с американской актрисой. «Она тебепонравится», – пообещал он, пакуя чемоданы для поездки на уик-энд на ранчоактрисы где-то в Калифорнии.

На этот раз он не позвал Динну с собой, он пожелал лететьодин. Динну он оставил в Сан-Франциско, в отеле «Фэрмонт». Он дал ей четыресотни долларов наличными и пообещал вернуться через три дня. Но вышло иначе.Через три часа отец погиб, и Динна осталась совсем одна. На этот раз навсегда.Она вернулась к тому, с чего начинала, – оказалась одна и с нерадостнойперспективой «замечательной школы» на горизонте.

Только теперь угроза попасть в закрытую школу маячила передДинной не долго. На пансион, как и на что-либо другое, просто не было денег.Зато остались долги и гора неоплаченных счетов. Динна позвонила родственникамматери, с которыми давным-давно не общалась. Они приехали за ней в отель иувезли ее к себе. «Но только на несколько месяцев, Динна, ты же понимаешь, мыне можем взять тебя навсегда. Тебе придется найти работу, а когда встанешь на ноги,подыщешь себе жилье». Какая работа? Что она умеет делать? Рисовать? Но этотолько мечта. Какая теперь разница, что она побывала и в Лувре, и в галерееУффици, что она провела несколько месяцев в галерее «Же де Пам», что онавидела, как ее отец укрощает быков в Памплоне, танцевала в «Эль Марокко» иостанавливалась в отеле «Ритц»? Кому какое дело до этого? Никому и никакого. Напротяжении трех месяцев Динна успела пожить у двух родственниц – сначала пожилау кузины, потом переехала к тете.

«Это временно, ты же понимаешь». Динна понимала; теперь оназнала, что такое боль, что такое одиночество, и сознавала всю серьезностьсодеянного ее отцом. Он растратил свою жизнь впустую. Теперь Динна поняла идругое – что именно случилось с ее матерью и почему. На какое-то время она дажевозненавидела человека, которого так любила, – он оставил ее одну на свете,испуганную, никому не нужную.

Провидение явилось в виде письма из Франции. Во французскомсуде рассматривалось одно небольшое дело, совсем незначительное, но решениебыло принято в пользу ее отца. Речь шла о шести или семи тысячах долларов.Динну спрашивали, не соблаговолит ли она поручить своему поверенному связатьсяс французской фирмой?

«Какой еще поверенный?»

Динна позвонила адвокату из списка, который ей дала одна изтеток, и тот порекомендовал ей обратиться в международную адвокатскую контору.В понедельник, в девять часов утра, Динна пришла в офис этой фирмы в маленькомчерном платье от Диора, которое отец купил ей во Франции, с черной сумочкой изкрокодиловой кожи, которую отец привез ей из Бразилии, и с ниткой жемчуга нашее. Эта нитка – все, что досталось ей в наследство от матери. Диор, Париж, Рио– все это не имело для Динны значения, а обещанные шесть или семь тысячдолларов казались ей целым состоянием. Она мечтала бросить работу и посвятитьвсе время – и день, и вечер – учебе в школе искусств. Динна надеялась, что занесколько лет сумеет сделать себе имя в мире живописи. А пока, по крайней мерев течение ближайшего года, она могла бы жить на эти шесть тысяч. Наверное,могла бы.

С этой мыслью она вошла в огромный просторный кабинет, стеныкоторого были обшиты деревом, и впервые увидела Марка-Эдуарда Дюра.

– Мадемуазель...

Марку еще не доводилось работать с такими делами, как делоДинны. Он специализировался на корпоративных клиентах и обычно занималсясложными международными вопросами, но, когда секретарь изложил ему суть делаДинны, Марк был заинтригован. А когда он ее увидел – нежное создание, хрупкуюмолодую женщину, похожую на испуганного ребенка, – то был совершенно очарован.Динна вошла в кабинет с удивительной грацией, ее глаза, обращенные к Марку,казались бездонными. Он предложил ей сесть по другую сторону письменного стола.Виду него был самый серьезный, но уже после часа разговора с клиенткой глазаего сияли. Марктоже был в восторге от галереи Уффици, он тоже однажды провел вЛувре несколько дней кряду. И тоже бывал в Сан-Пауло, в Каракасе и Довиле.Динна вдруг поняла, что неожиданно для себя впустила его в свой мир и открылаперед ним окна и двери, которые считала намертво запечатанными. Она рассказалаему об отце, рассказала всю свою грустную историю с начала до конца. Маркапоразили ее зеленые глаза – самые большие, какие ему только доводилось видеть,а ее хрупкость тронула его сердце. Ему тогда было тридцать два, в отцы ей онявно не годился и чувства испытывал далеко не отцовские. Однако он взял ее подсвое крыло. А три месяца спустя она стала его женой. Скромная церемониябракосочетания состоялась в здании муниципалитета. Медовый месяц они провели вдоме матери Марка на мысе Антиб, а затем еще две недели прожили в Париже.

И лишь тогда, уже задним числом, Динна поняла, что онасделала: она вышла замуж не только за человека, но и за страну. За определенныйобраз жизни. Отныне ей придется быть безупречной во всем, понимающей... ибессловесной. Она поняла, что должна быть милой и обаятельной с друзьями мужа,но, когда он будет уезжать, ее ждет одиночество. А еще ей пришлось отказатьсяот мысли сделать себе имя в искусстве. Марк этого не одобрял. В периодухаживания ее занятия живописью его забавляли, но живопись как работа для женыего не устраивала. Динна стала мадам Дюра, и для Марка это значило очень много.