Динна облокотилась о перила и подперла рукой подбородок. Вбухту медленно входило грузовое судно. Глядя на него, она невольно вздохнула.

– Мама, тебе здесь не холодно?

Голос дочери был таким же ледяным, как плитки пола. Пиларразговаривала с ней как с ненормальной, которой взбрело в голову выйти натеррасу в халате, да еще и босиком. Динна бросила еще один взгляд на корабль и,улыбнувшись, медленно повернулась к дочери.

– Вообще-то нет, мне здесь нравится. Кроме того, я ненашла своих шлепанцев.

Обращаясь к дочери, Динна сохраняла на лице улыбку исмотрела прямо в ее сияющие голубые глаза. Пилар являла собой полнуюпротивоположность матери. У нее были белокурые волосы самого светлогозолотистого оттенка и невероятно голубые, словно переливающиеся, глаза, а еенежная кожа как будто светилась изнутри. Пилар была почти на голову выше материи во всем, в чем только возможно, была копией Марка-Эдуарда. Однако она необладала присущей ему аурой власти, это должно прийти позже, и если Пилархорошо усвоила уроки бабушки и многочисленных теток, то она научится скрыватьсвою властность так же умело, как они. Марк-Эдуард был далеко не столь искусенв этом умении, да у него и не было в этом необходимости, ведь он мужчина. Ноженщинам Дюра полагалось играть тоньше. Сейчас Динна уже мало что могла с этимподелать, разве что держать Пилар подальше от родных, но и это было быбесполезно. И сама Пилар, и Марк, и бабушка – все они совместными усилиямиустраивали так, чтобы девочка проводила почти все время в Европе. И сходствоПилар с бабушкой не было простым подражанием, оно основывалось на чем-то глубинном,что было у нее в крови. Динне оставалось только смириться с тем, чего она не всилах была изменить. Она и смирилась, но не переставала удивляться тому,насколько горько и болезненно ее разочарование. Не было ни единой минуты, когдабы она оставалась равнодушной, когда бы ей было все равно. Она постоянно острочувствовала потерю Пилар. Всегда.

И вот сейчас Динна улыбнулась и посмотрела на ноги дочери –на них были те самые пропавшие шлепанцы.

– Я вижу, их нашла ты.

Динна шутила, но в ее глазах застыла непроходящая боль.Страдание, которое она старалась скрывать под маской юмора.

– Это что, юмор, мама? Мне положено засмеяться? – Былораннее утро, около половины восьмого, а на лице Пилар уже появилосьвоинственное выражение. – Я не нашла ни одного приличного свитера, а мою чернуююбку, которую ты отдала портнихе, еще не принесли обратно.

Очень серьезное обвинение. Пилар отбросила назад длинныепрямые волосы и сердито посмотрела на мать. Ее ярость всегда удивляла Динну,она не могла понять, что это. Подростковое неповиновение? Или девочка просто нежелала делить с ней Марка? Если так, то тут Динна ничего не могла поделать. Вовсяком случае, сейчас. Возможно, когда-нибудь позже, лет через пять, ей ещепредставится возможность вернуть дочь, стать ей другом. Динна жила этой мыслью,надежда все же не покидала ее.

– Юбку вчера привезли, она висит в гардеробе в холле. Асвитера уже лежат в твоем чемодане. Маргарет вчера их упаковала. Ну что, эторешает твои проблемы?

Динна говорила с дочерью мягко: несмотря ни на что, Пиларбыла и навсегда останется ребенком ее мечты, даже если эти самые мечтырассыпались в прах.

– Мама! Ты меня не слушаешь! – Динна на минуткуотвлеклась, и Пилар тут же заметила это и пронзила ее взглядом. – Я спросила,куда ты дела мой паспорт.

Зеленые глаза Динны встретились с голубыми глазами Пилар инесколько мгновений удерживали их взгляд. Динне хотелось что-нибудь сказать,что-то правильное, но она ответила только:

– Твой паспорт у меня, я отдам его тебе в аэропорту.

– Я вполне в состоянии сама о себе позаботиться.

– Нисколько в этом не сомневаюсь. – Динна вернулась встудию, избегая встречаться взглядом с дочерью. – Завтракать будешь?

– Позже, сначала мне нужно вымыть голову.

– Я попрошу Маргарет подать тебе завтрак в спальню.

– Отлично.

Пилар ушла. Унеслась, как яркая стрела юности, снова, вкоторый уже раз, пронзив сердце Динны. Как мало нужно для того, чтобы причинитьей боль. Пилар не сказала ничего особенного, но Динну больно ранила пустота, котораястояла за ее словами. Она чувствовала, что должно быть что-то еще, не для тогоже люди заводят детей, чтобы в конце концов получить от них такое вототношение. Иногда Динна спрашивала себя, как бы сложились ее отношения ссыновьями. Может быть, дело не в детях вообще, а конкретно в Пилар? Возможно,девочке оказалось не по силам разрываться между двумя странами, двумя мирами?

На письменном столе негромко зажужжал телефон. Диннавздохнула и села за стол. Звонок внутренний, наверняка это Маргарет – интересуется,не подать ли ей кофе в студию. Когда Марк бывал в отъезде, Динна часто ела однав студии. Но когда он бывал дома, то совместный завтрак был своего родаритуалом, а зачастую это был единственный раз за день, когда они ели вместе.

– Слушаю.

Мягкие нотки в голосе Динны придавали оттенок нежностивсему, что она говорила.

– Динна, мне нужно позвонить в Париж, так что я спущуськ завтраку не раньше, чём через пятнадцать минут. Прошу тебя, напомни Маргарет,что я люблю яйца жареными, а не сгоревшими дочерна. Газеты у тебя?

– Нет, наверное, Маргарет положила их для тебя на стол.

– Ладно.

Ни «как дела, как спалось?., я люблю тебя», ни даже «доброеутро». Газеты, черная юбка, паспорт – только это их интересует. На глаза Диннынавернулись слезы. Она быстро стерла их тыльной стороной ладони. Марк и Пиларведут себя так не со зла, им так проще, вот и все. Но почему никого из них неинтересует, где ее черная юбка, где ее шлепанцы, как продвигается еепоследняякартина? Закрывая за собой дверь студии, Динна с сожалением оглянулась намольберт. Ее день начался.

Услышав шуршание газет в столовой, Маргарет вышла из кухни,как обычно, улыбаясь.

– Доброе утро, миссис Дюра.

– Доброе утро, Маргарет.

Как и всегда, все делалось вежливо и четко. Приказыотдавались приятным тоном и с улыбкой, газеты были аккуратно разложены впорядке важности, на стол был немедленно поставлен кофе в кофейнике лиможскогофарфора, принадлежавшем раньше матери Марка, занавески были отдернуты, погодабыла оценена, каждый занял свое место и надел свою маску. Новый день начался.

Динна пила кофе из чашки в голубой цветочек и просматривалагазету, потирая ступни о ковер, чтобы согреть их после холодных плиток террасы.По утрам, с распущенными волосами и с широко раскрытыми глазами, она казаласьсовсем юной, ее кожа была такой же чистой, как кожа Пилар, руки ее оставалисьтакими же нежными, как и двадцать лет назад. Она не выглядела на свои тридцатьсемь, ей можно было дать лет на десять меньше. Ее манера поднимать голову вовремя разговора, блеск глаз, улыбка, которая появлялась на лице словно радугана небе, – вот что помогало ей выглядеть моложе. В середине дня, в строгомкостюме, с волосами, уложенными в элегантный пучок, с царственной осанкой, онабудет выглядеть даже старше своих лет. Но по утрам, еще не обремененная ниединым символом, Динна просто была самой собой.