– Погоди, я ж ничего тут не знаю!

– Ах ну да! Значит, слушай. Ты сядешь на поезд, доедешьдо главного вокзала во Франкфурте, называется Хауптбанхоф, найдешь там главныйвыход и будешь меня ждать. Выезжай пораньше, чтобы не заблудиться. Если язадержусь, не волнуйся, я могу не сразу припарковаться.

– Слушай, а четверть первого не поздно, мне ж надовсе-таки прийти хоть за пять минут…

– Там три минуты езды на метро. На машине просто нетсмысла. Все, я выезжаю.

А он-то, дурак, надеялся, что Владя заедет за ним сюда, но,видимо, ему не по дороге. Как отвратительно чувствовать себя немым идиотом.Надо, наверное, заняться языками. Школьный английский – это ничто. Мог бы,между прочим, и раньше об этом подумать, но… Всякий раз, оказываясь заграницей, он решал, что в Москве пойдет на курсы погружения, чтобы иметьвозможность хотя бы минимального общения, но все что-то мешало – то работа, толень… А впрочем, шут с ним, не пропадет же он в Висбадене. Вчера, подъезжая кгостинице на такси, он заметил вокзал и быстро сориентировался. Гостиница былав пяти минутах ходьбы. Действительно, он безошибочно вышел к вокзалу. В тайге ив тундре не заблудился, так не заблудится и во Франкфурте!

Билетной кассы он, однако, не обнаружил. Зато нашел автоматпо продаже билетов и принялся изучать длиннющий список станций. НашелФранкфурт-на-Майне с разными непонятными обозначениями. Аббревиатуру HBF онрасшифровал: Хауптбанхоф, главный вокзал. Уже хорошо, но как выбрать подходящийпоезд? Вот 10.20, этот, вероятно, подойдет, но кроме HBF там было что-то еще,уже не поддающееся расшифровке. Но тут он увидел вчерашнюю дамскуюписательницу, которая изучала такое же расписание у соседнего автомата, ирастерянности он у нее не заметил.

– Простите, ради бога, здравствуйте!

– О, мой спаситель! – улыбнулась дама.

– Вы что-нибудь тут понимаете?

– Что-нибудь понимаю! Вам во Франкфурт, естественно?

– Да, но я тут запутался. У меня встреча на главномвокзале…

– И у меня тоже, – рассмеялась она. – Вотподходящий для нас поезд, десять тридцать пять.

– А в десять двадцать?

– Он дольше идет и приходит на подземный вокзал, а таммы можем запутаться.

– Вы тут уже бывали?

– Нет, но я немного знаю немецкий.

– О, значит, мне повезло!

Наконец билеты были куплены, до поезда оставалось пятнадцатьминут. Он был преисполнен благодарности. Но тут же с некоторым раздражениемподумал, что теперь придется всю дорогу беседовать с дамой, а о чем можноговорить с автором дамских романов? Но она вовсе не стремилась с нимбеседовать, кивнула ему и пошла в магазинчик, где торговали газетами иоткрытками, вскоре вышла оттуда, держа в руках яркий иллюстрированный журнал, инаправилась к лавочке, стоявшей на перроне.

Что это она меня игнорирует? Хотя к чему она мне? И я ейтоже зачем сдался? Я помог ей, она помогла мне – мы квиты, и до свидания. Нонасколько я знаю баб, они раньше всегда на меня реагировали. Но зачем мнереакция этой? Она старше меня лет на пятнадцать. Но тогда тем более… Или ярастренировался, потерял форму и даже такие грымзы на меня уже и смотреть нехотят? А может, я просто не в ее вкусе? Или она лесбиянка? А может, уже нечувствует себя женщиной? Да нет, непохоже. Одета модно, современно. Губынакрашены, глаза тоже… Значит, я ей неинтересен? Надо проверить. И тут вдруг онвспомнил про найденную сережку. Отличный предлог!

– Простите меня, – обратился он к ней.

Она оторвалась от журнала и вполне доброжелательно на неговзглянула:

– Да?

– Это случайно не вы потеряли?

– Нет, – она покачала головой, – не я. А гдевы это нашли?

– Вчера на лестнице в этой чертовой гостинице.

– Надо бы отдать портье.

– Да-да, я просто забыл. И вот подумал, не ваша ли…

В этот момент у дамы в сумке зазвонил мобильник. Онаторопливо выхватила его:

– Алло!

И тут ее лицо осветилось такой радостью, что он понял: дамавлюблена, ей звонит какой-то Сергей Иванович. Он деликатно отошел в сторонку.Вот уж воистину любви все возрасты покорны! А я и забыл, что это такое. Онзадумчиво смотрел на гранатовую сережку. Она навевала мысли о любви. Грустныемысли, надо сказать. Две его любви окончились крахом. Он с юности умел четкоразделять любовь и секс, любовь и увлечение, даже любовь и влюбленность. Все,что не любовь, приносило радость, удовольствие, а от любви одни только неприятности.И он не умел писать о любви. В его ярких приключенческих романах любовь былалишь символом. Ради любви его герои совершали подвиги и подлости, ради любвиони боролись со злом, но самой любви в его книгах не было. Он не умел. Однако впоследнее время ему хотелось написать что-то лирическое, тонкое, какую-нибудьновеллу о грустной любви, такой, какая была у него с Верой…

Вера часто ему снилась, и он просыпался тогда весь в поту ипотом не мог спокойно работать. Надо о ней написать… Изжить это таким образом,во всяком случае попытаться. Конечно, это не будет их история, кому это нужно,нет, просто героиня будет носить имя Вера… И еще она тоже умрет… А геройостанется… И найдет сережку… не сразу, а через много лет, а потом по этойсережке отыщет женщину, в которую влюбится… Наверное, именно влюбится, а неполюбит, и это будет счастье. Вера и вправду умерла, а я нашел сережку… Значит,и женщину найду, веселую, рыженькую, кареглазую, пухленькую, со звонкимголосом, нежную, горячую… Его будут звать Сергеем, Сережкой. На этом можнонеплохо сыграть. Сережка нашел сережку… Игра, конечно, не бог весть какая, номожет получиться довольно мило, а то мне уже надоели мои мужественные парни,готовые в огонь и в воду. Но они принесли мне успех, и деньги, и, кажется,что-то вроде славы, во всяком случае некоторую популярность – уж точно. Разве якогда-нибудь думал, что буду давать автографы? Смешно, ей-богу! Скорей быувидеться с Владькой, с ним никакие лирические мотивы в голову не полезут.Пойдем куда-нибудь – пообедаем, выпьем, как бывало, и всю эту лирику как рукойснимет.

Он так задумался, что едва не пропустил поезд. И оказалсяодин в вагоне. Черт, надо было сесть с этой теткой, она все-таки знаетнемецкий, если что. А что, собственно, может быть? Ну войдет, на худой конец,контролер, так я же не зайцем еду. А станция моя конечная, так в чем дело? Нет,все-таки необходимо знать хоть один иностранный язык, отвратительное ощущениенемоты и беспомощности. Пойти, что ли, по вагонам, отыскать дамскуюписательницу? Как-то спокойнее будет… Подходить к ней и лезть с разговорами нестану, просто сяду в том же вагоне. Надо же, она влюблена… Интересно, в кого? Вмолодого, наверное? Такие дамы обычно влюбляются в мальчиков, ну не в старикаже, в самом деле? Но она назвала его по имени-отчеству… А что тут такого? Онможет быть вполне взрослым мужчиной, которого зовут по имени-отчеству, но летна двадцать моложе ее… Ну это я хватил! А впрочем, шут с ней. Но он все-такирешил поискать соотечественницу. Правда, в этот момент появился какой-топарень, сразу подошел к нему и как-то требовательно протянул руку. Он в ответвытащил из кармана билетик, вовсе не будучи уверенным, что парень – контролер.Но тот и вправду оказался контролером. К тому же поезд остановился и в вагонвошли две юные девицы, обе столь умопомрачительно длинноногие, что он забыл обовсех своих сомнениях и остался сидеть. Они окинули его оценивающим взглядом,но, по-видимому, он ничем их не заинтересовал, и девицы прошли в другой конецвагона. Что это такое? Старая баба не глядит, юные красотки тоже, неужто я ужевышел в тираж? Мне всего сорок четыре, рановато. Но факт налицо. Или, ставписателем, я утратил свою мужскую привлекательность? Это что же, и есть тасамая сублимация, о которой писал старик Фрейд? Да и женщины у меня уже неделитри не было. И ведь только сейчас я об этом вспомнил… Надо срочно найтикого-то. А может, все-таки пора уже жениться, я хорошо отдохнул от семейнойжизни, можно еще разок попробовать… Ох, нет, не хочу! Надо завести постояннуюбабу, с самого начала оговорить все условия, чтобы зря не обнадеживать,молодую, хорошенькую, рыженькую, кареглазую… Хотя нет, молодая не пойдет, онабудет непременно стремиться замуж, нет, лучше найти красивую, лет тридцатипяти, разочарованную в семейной жизни, разведенную жену какого-нибудь психа илиалкаша, тоже ценящую свою свободу… Можно даже с детьми. Нет, с детьми не надо,ей будет не до меня… Значит, лет за тридцать, самостоятельную, норазочарованную в семейной жизни. Такая тоже может быть и рыженькой, и пухленькой.Я буду ей помогать материально. Но так, не слишком, чтобы она не вздумалаприбрать меня к рукам, а только чувствовала легкую благодарность. Можно будетездить с ней отдыхать на недельку, не больше, чтобы не обрыдла. Надо только,чтобы она жила недалеко. Нет, лучше далеко, у меня, в конце концов, естьмашина, а если она будет жить близко, то вздумает меня опекать, а это лишнее,ей-богу.