Но, позавтракав, он подумал, что, может быть, этот детскийписатель просто близорук? После еды он вообще добродушнее относился к жизни и людям.

На улице было холодно. Светило солнышко, неяркое,октябрьское, среднеевропейское, но все равно солнышко! И никуда не надоспешить, никто и нигде его не дожидается, времени навалом, деньги есть, и ещеесть Мака, она, наверное, все-таки ждет его… Пойти, что ли, погулять поВисбадену, поглядеть, что это за город при свете солнца, но ноги сами понеслиего к вокзалу. Погуляю по Франкфурту, тоже интересно; кстати, надо бы купитьсебе новый свитер, да и хорошие туфли не помешают… Нет, глупости, что я буду целыйдень гулять с пакетами? Бред!

Он и сам не заметил, как очутился на ярмарке. В этом естьчто-то завораживающее. Огромные холлы, бесконечные переходы, эскалаторы,движущиеся дорожки, толпы народу, разноязыкий говор, а он здесь не посетитель,он как бы находится внутри процесса, и это здорово, это так интересно! Толькобы не заблудиться, но он хорошо ориентировался и быстро нашел российскийпавильон. Вот внутри павильона сориентироваться было уже сложнее, но он помнилномер стенда издательства «Фатум». Однако сейчас еще рано идти к Маке, онаможет невесть что вообразить, а это ни к чему. Похожу тут, послоняюсь, может,знакомых встречу. У него было еще мало знакомых в этом мире. Но простопосмотреть, что издают, тоже интересно, к тому же тут много каких-то мероприятий.Он довольно долго слонялся по павильону, и ему все страшно нравилось. Но вот онуслышал усиленные микрофоном голоса и, свернув за угол, увидел небольшуютрибуну, сплошь забитую зрителями, и столик, за которым сидело человек шесть,среди которых было несколько знакомых по телевизору лиц. Он прислушался ипонял, что разговор идет о политике, разговор яростный и неприятный. Нет, нехочу!

Он еще раз свернул за угол и увидел столики, как в кафе, истойку, микрофон, хорошенькую смуглую девушку, пожилого мужчину, чем-то явноозабоченного, и второго, лет сорока, который усиленно кокетничал с девушкой.Зрителей не было. Федор присел, ему стало интересно, что тут будет. Пожилой тои дело встревоженно поглядывал на часы. Но вот за столик рядом с Федором селидве женщины, одна из которых оказалась дамской писательницей. Она приветливоему кивнула, продолжая довольно весело беседовать со своей спутницей. Времяшло, никто больше не появлялся, и лицо сорокалетнего ловеласа постепеннокаменело, хоть он и продолжал улыбаться, но улыбка больше напоминала оскал.Ага, тут что-то срывается, видимо, этот ловелас должен был выступать, а публикинет. С другой стороны, рядом, буквально в шаге отсюда, происходитпресс-конференция известных личностей, да еще с политическим уклоном. Неповезло тебе, браток! Федор поставил себя на его место и ему стало почти дурно.Он проникся глубоким сочувствием к собрату по перу и безмерной благодарностью круководству издательства «Гриф» за то, что его не поставили в такое кошмарноеположение. Он не знал, кто этот человек, но ему не позавидуешь! Однако тотдержался мужественно, сумел даже справиться со своим лицом и весело болтал сосмуглой красоткой. Чего нельзя было сказать о пожилом, он с угрюмым видомподошел к дамской писательнице и разразился гневной тирадой в адресорганизаторов. Как можно назначать на одно и то же время, да еще и внепосредственной близости друг от друга два столь разных по значению и уровнюмероприятия! А торжественное открытие, одновременно с которым должна была состоятьсяпресс-конференция старого, заслуженного-перезаслуженного и весьма обидчивогохудожника, на которую попросту никто не явился! Возмутительно! Произнеся всеэто, он в изнеможении рухнул на стул, но буквально через минуту вскочил икуда-то умчался, дамы засеменили за ним. А герой несостоявшегося мероприятиявручил визитку смуглой красотке и удалился с независимой улыбкой. Молодец.Хотя, наверное, пойдет сейчас налижется. Я бы поступил именно так.

– Ой, Мака, вы сегодня такая красивая! –восхищенно пролепетал Артур. – Вам так идет зеленое…

– Артурчик, мы вчера были на «ты», – кокетливоулыбнулась Мака. Ей приятно было услышать очередной, далеко не первый сегоднякомплимент. А Ангелина даже повела ее на галерею и купила в подарок бусы иззеленого оникса. Мака была поражена.

– Зачем вы, Ангелина Викторовна? – смущеннобормотала она, теребя подаренные бусы.

– На счастье! – улыбнулась Ангелина.

Мака растрогалась и в очередной раз восхитилась Ангелининымвкусом – бусы, хоть и совсем простые по форме, удивительным образом делали еенезамысловатую кофточку не просто красивой, но стильной. Интересно, этоврожденное или можно научиться? Она всегда знала, что Ангелина хорошо к нейотносится, вот и на работу к себе взяла, и продвигает всячески, и даже сюдапривезла, где, может быть… Нет, ничего загадывать не буду, но она мироваятетка, эта Ангелина! Мака помчалась в туалет, чтобы поглядеть на себя в большоезеркало, и на обратном пути вдруг увидела Головина, который одиноко сидел настуле, задумчиво и без видимого интереса глядя на какого-то мужчину у стойки,который кокетничал со смуглой девицей. Или он смотрел на девицу? Нет, непохоже.

Ей захотелось подойти, спросить, что он тут делает, или дажепогладить его по голове, как маленького… Но она взяла себя в руки, припомнилавсе, чему ее учила мама, – никогда не навязываться мужчине или уж делатьэто так, чтобы он ничего не понял. И она побежала к себе на стенд, радуясь, чтоон, по крайней мере, уже здесь!

Однако прошло не менее двух часов, прежде чем Головинпоявился у них на стенде. Мака уже потеряла надежду.

– Привет! – сказал он.

– Здравствуйте! – вспыхнула Мака.

Он с удовольствием отметил, какая она сегодня хорошенькая.

– Ну, Мака, чем похвастаетесь? – спросил он,озирая стенд. В отличие от большинства других стендов, здесь не было яркихлаковых обложек, кричащих красок и аляповатых золотых заголовков. Все строго,стильно, изящно. Скоро прогорят, решил Федор. Разве на таком изыскепродержишься в наше время? Но, разумеется, ничего этого не сказал, а взял вруки томик Мандельштама, пролистал его, поставил на место. Он не понималМандельштама. А следовательно, не любил. Он вообще не очень любил стихи. Неужтоони печатают только стихи? Нет. Ага, вот и проза, Набоков.

– Вы любите Набокова? – спросила Мака, чтобы хотьчто-то спросить.

– Набокова? Да, пожалуй, нет.

– А кого вы любите?

– Гоголя люблю. Лескова люблю.

– А Достоевского?

– А надо? – засмеялся он.

– Что? – не поняла Мака.

– Чтобы вам понравиться, обязательно любитьДостоевского? Или проканает и так?

Мака на мгновение опешила, а потом залилась звонким смехом:

– Проканает! И так проканает!

– Вот и отлично! Тогда обедаем вместе!

– Ну я не знаю… – замялась Мака, – этозависит…

– Ладно, но ужинаем точно вместе?