накрашенные глаза и губы, а также пышные рыжие волосы придавали ей вид новой куклы, только что сошедшей с конвейера. Но надменное выражение лица соответствовало бы какой-нибудь баронессе, но никак не поварихе.

Профессор Рон, который таких женщин видел лишь на обложках глянцевых журналов, сначала застыл совершенно очарованный, а затем решил обратить на себя ее внимание.

— О, какой красивый у вас шеф-повар, — произнес он довольно громко, привстав со скамейки.

Сервировочный столик снял свой поднос с тарелками и обратился в стандартного кухонного робота. Он подкатился к профессору и сказал металлическим голосом:

— Здравствуйте. Я шеф-повар космической станции «Тауганга». Какие будут указания?

Оксенкруг отмахнулся от робота, как от надоедливой мухи, но тот продолжал:

— Какие будут указания? Какие будут указания? Дайте команду!

Лорин, наконец изволила обратить внимание на новичка и снисходительно произнесла:

— Красивый или красивая?

— Конечно, красивая, — поправился профессор. — Но если эта железяка шеф-повар, то тогда кто же вы? — Он помялся, не находя нужного слова, а потом это слово будто бы появилось само собой и буквально сорвалось с языка, — Неужели кухарка?

Ничего худшего и придумать было нельзя. Лорин залилась краской и выкрикнула, еле сдерживая гнев:

— Кухарка? Я оператор кухонных роботов!

— Дайте команду! Дайте команду! — надрывался шеф-повар.

— Можно хоть раз спокойно поесть? — взмолился кто-то. — В тишине и покое.

Профессор Оксенкруг плюхнулся на свое место и ухватился обеими руками за уши, горевшие пламенем в тусклом освещении кают-компании. Он умирал от стыда, и уже обдумывал планы, как вернуться на Землю из этого сумасшедшего дома. Конечно, прежде всего он ругал себя за несдержанность и неуклюжесть, но и испытывал жгучую обиду на всех, кто не захотел поддержать его в этот самый тяжелый день в его жизни. Если бы он только знал, что самые тяжелые дни ждут его впереди.

Глава 2

В каюты вели три длинных коридора, изолированных друг от друга. В первом жили капитан и его помощники, а также техники и инженеры, отвечающие за сохранность станции и ее работу. Во втором ученые и операторы роботов. Третий был пуст. Когда-то, когда станция еще была совсем новой, на ней работало почти тридцать человек. Со временем появились другие станции, более современные и комфортабельные, чем «Тауганга», но бросить ее пока не решались и оставили для обкатки разных новых изобретений, рассчитывая, что, если уж и случится неудача, так не жалко выбросить. Финансирование экипажа было сокращено до минимума, и поэтому теперь сюда прибывали либо совсем молодые специалисты, либо старики, ожидающие пенсии. Ну и, конечно, редкие изобретатели, в идеях которых «что-то было», но следовало проверить.

Три длинных коридора содержали в себе тридцать кают, но сейчас даже первые два не были заполнены. Тем не менее, профессор Оксенкруг получил жилище в пустом коридоре, потому что сразу выразил желание жить в тишине. Чтобы никто мимо двери не шастал в тяжелых ботинках по металлическому полу. В этот отсек мало, кто заглядывал, только иногда наведывался второй помощник капитана, слывший поэтом. В его распоряжении была самая дальняя каюта, граничащая со смотровой палубой. Там, в свободное время он писал свои стихи, которые потом читал каждому, кого удавалось поймать. Это были заунывные рифмы без начала и конца, воспевающие красоту Юпитера и блеклые цветы, произрастающие в теплице. Поговаривали, что второй помощник неравнодушен к Лорин, но он никогда не проявлял своих чувств, храня их глубоко внутри.

Несмотря на то, что первый день на станции прошел из рук вон плохо, профессор чувствовал себя сносно. Никто его больше не задевал, никто вслед не смеялся. Да и с чего бы. Люди были заняты повседневными делами и встречались только в кают-компании для того, чтобы поесть. Конечно, это помещение предназначалось и для общения в свободное время, и как утверждала судовой врач она же психолог, такое общение было необходимо для психического здоровья. Но почему-то работники почти не волновались о своем психическом здоровье, хотя очень бережно относились к своим нервам, и не желали участвовать в ссорах и скандалах, которые происходили каждый день. Они сумели воспроизвести в маленьком замкнутом пространстве особенности дремучего леса или бескрайней тундры, где люди крайне редко могут повстречаться для того, чтобы наорать на собеседника и с удовольствием друг друга оскорбить.

Поэтому в первые же дни профессор оказался привязанным к обществу Одри и Ван Куанга. Ван Куанг был «вещью в себе» и казалось, что совсем не имел человеческих эмоций. Его суровое лицо оживлялось только в те минуты, когда он чинил какой-нибудь компьютер, и древнее «железо» не желало подчинять его рукам. Вот тогда он и давал выход своему раздражению. Люди же, казалось, вовсе его не интересовали.

Одри была полной его противоположностью. Мимолетная мысль, движение души, реакция на чьи-то слова — все это сразу же отражалась на ее лице, особенно в живых карих глазах. Она говорила без умолку и очень любила задавать вопросы высоким детским голосом. Потому что знала — люди могут проигнорировать вопрос взрослого, но ребенку ответят в любом случае. Это была своеобразная игра, но благодаря ей Одри всегда оказывалась в центре внимания. Она первой начала называть профессора Рональдом, ей нравилось звучание этого имени. А вслед за ней и все остальные стали называть его именно так. Краткое Рон не прижилось.

После завтрака все разбредались по своим рабочим местам, тогда принимались за дело роботы-уборщики. Они убирали жилые помещения и кают-компанию. Роботов выпускали два раза в сутки, вечером они занимались уборкой зоофермы, теплицы, компьютерного зала и всего остального. Управляла ими Лорин, но ее почему-то раздражала безликость этих созданий. Поэтому, когда-то давно, какой-то программист заложил в их мозг немного человечности, изменив лексику. Уборщики делали свое дело сосредоточенно и по строгой схеме, поэтому каждый встречный был вынужден их обходить, чтобы не споткнуться. Высотой они были около двадцати пяти сантиметров, были привычными, а то, что привычно, часто и не замечаешь. Сами они никогда не уступали дорогу человеку, и поэтому Лорин велела им по время работы постоянно что-то говорить.

Профессор Рональд отправлялся как раз в компьютерный зал, чтобы начать установку новой системы. Это был его первый рабочий день. Он тащил тяжелый металлический ящик — съемный диск с чудовищно огромной памятью для хранения данных. Он был настолько задумчив, что даже не обратил внимания на шум. Естественно, что и робота на своем пути он не заметил, наткнулся на него. И чуть не упал. И только, когда выпрямился, услышал нудное металлическое