— Нравится? — Елена провела рукой по пышным,шелковистым светло-золотым волосам.

— Великолепно, — провозгласила Бонни такимголосом, каким говорила ее мать на торжественном банкете «Дочерей американскойреволюции».[2]

— Да, волосы — это очень важно, сама понимаешь, —сказала Елена. Глаза у нее были лазурного оттенка, темнее, чем небо. Боннисмущенно дотронулась до своих жестких рыжих локонов. — Само собой, кровьтоже очень важна, — продолжала Елена.

— Кровь? Да-да, конечно, — нервно ответила Бонни.Она совершенно не понимала, о чем говорит Елена, и чувствовала себя так, словношла по канату над озером, кишащим крокодилами. — Да, конечно, и кровьважна, — слабо поддакнула она.

— Еще сандвич?

— Спасибо.

Второй сандвич был с сыром и помидорами. Елена тоже взяласебе один и аккуратно откусила кусочек. Бонни смотрела на нее, и ей с каждойминутой становилось все неуютнее, а потом…

Потом она увидела, как с краев сандвича капает склизкаягрязь.

— Что… что это? — спросила она дрожащим голосом.Только сейчас сон действительно стал похож на сон, и Бонни поняла, что не можетпошевелиться — может только смотреть и тяжело дышать. Увесистая капля какой-тобурой гадости упала с сандвича Елены на клетчатую сКатрть. Да, это была грязь.

— Елена… Елена, что…

— Ах да, мы здесь все это едим. — Еленаулыбнулась, обнажив почерневшие от грязи зубы. Ее голос изменился, стал словнобы мужским — неприятным и неестественным. — И ты тоже будешь.

Воздух уже не казался теплым и ароматным. Теперь он былзнойным и тошнотворно-сладко пах гниющим мусором. Среди зеленой травы чернелиямы, и сама трава была не ухоженной, как раньше, а дикой, беспорядочноразросшейся. Это были не Теплые Ручьи. Бонни сидела на старом кладбище; как жеона раньше этого не поняла? Вот только могилы были свежими.

— Еще мышку? — спросила Елена и мерзко захихикала.

Бонни опустила глаза на недоеденный сандвич, который держалав руках, и заорала: с его края свисал голый бурый хвост. Бонни отшвырнуласандвич, и тот с хлюпающим звуком ударился о могильный камень. Бонни вскочила.Ее подташнивало. Она стала судорожно вытирать руки о джинсы.

— Нет, уходить еще рано. Компания только собирается.

Лицо Елены менялось, волосы почти исчезли, а кожа серела игрубела. На блюде с сандвичами и в свежевырытых ямах что-то копошилось, ноБонни не могла заставить себя присмотреться. Она понимала, что сойдет с ума,если разглядит, что там шевелится.

— Ты не Елена! — выкрикнула она и побежала прочь.

Порыв ветра бросил ей волосы в глаза, и она ослепла.Преследователь был сзади; она чувствовала его прямо у себя за спиной. «Толькобы добежать до моста», — подумала она и на что-то наткнулась.

— Я ждал тебя, — сказало существо, похожее наскелет, с длинными кривыми зубами, одетое в платье Елены. — Послушай меня,Бонни. — Чудовище сжало ее с нечеловеческой силой.

— Ты не Елена! Ты не Елена!

— Послушай меня, Бонни!

Это снова был голос Елены, ее настоящий голос; он не былнизким и уродливым, как тот, что говорил с Бонни до этого. Не искаженныйомерзительными интонациями, голос звучал настойчиво, доносясь откуда-то сзади.Он ворвался в ее сон, как струя свежего холодного ветра.

— Бонни, слушай внимательно…

Все вокруг таяло — костлявые руки, схватившие Бонни,полуразрушенное кладбище, прогорклый жаркий воздух. На мгновение голос Еленыбыл слышен отчетливо, но потом стал обрываться, как при плохой междугороднойсвязи.

— …Он искажает все вокруг, меняет. А я слабее, чемон… — Несколько слов Бонни не расслышала. — …Но это очень важно. Тебенужно найти… немедленно. — Голос стал пропадать.

— Елена, я тебя не слышу! Елена!

— …простая магия, всего два ингредиента. Те, что яназвала…

— Елена!

Бонни сидела на кровати, прямая как струна. Она продолжалакричать и никак не могла остановиться.

— Вот и все, что я помню, — закончила Бонни. Они сМередит шли по Подсолнечной улице между двумя рядами высоких викторианскихдомов.

— Но это точно была Елена?

— Да. И в самом конце она пыталась мне что-то сказать.Но я не все расслышала; поняла только, что это важно, безумно важно. Чтодумаешь?

— Про сандвичи с мышами и свежие могилы? — Изящнаябровь Мередит выгнулась дугой. — Думаю, что это Стивен Кинг пополам сЛьюисом Кэрроллом.

«Может, она и права», — подумала Бонни. Но сон всеравно не давал ей покоя; он мучил ее весь день, заставив померкнуть прежниетревоги. Теперь же, когда они с Мередит подходили к дому Кэролайн, эти тревоги вернулисьс удвоенной силой.

«Надо было все ей рассказать», — думала она, искосабросая беспокойные взгляды на Мередит. Нельзя, чтобы она пришла туда вот так,ни о чем не подозревая…

Мередит со вздохом подняла глаза на освещенное окошко в домевремен королевы Анны.

— Тебе действительно именно сегодня позарез нужны этисерьги?

— Да, очень нужны, честно-честно. — Теперь былоуже слишком поздно. Оставалось делать хорошую мину при плохой игре. —Когда ты их увидишь, они тебе понравятся, — добавила она, чувствуя, что вее голосе сквозят умоляющие нотки.

Мередит остановилась и с любопытством окинула лицо Боннибыстрым взглядом своих острых темных глаз. Потом она постучалась в дверь.

— Надеюсь только, что Кэролайн не собирается сидетьдома весь вечер. Тогда мы у нее застрянем надолго.

— Кэролайн? В субботу вечером? Не смеши меня. —Бонни слишком долго задерживала дыхание, и теперь у нее начала кружитьсяголова. Вместо звонкого смеха получилось что-то нервное и фальшивое. — Кактебе такое могло прийти в голову? — продолжала она чуть ли не истерично, аМередит одновременно с ней произнесла:

— Наверное, дома вообще никого нет, — и нажалакнопку звонка.

И тут за каким-то чертом Бонни пропищала:

— Дзынь-дзынь.

Мередит, которая уже взялась было за дверную ручку, вдругзамерла.

— Бонни, — сказала она тихо, — тебе нехватает кислорода?

— Нет. — В отчаянии Бонни схватила Мередит за рукуи с мольбой посмотрела ей в глаза. Дверь стала открываться.

— Ради бога, Мередит, ты только не убивай меня.