Я проговорил это по-французски. Генерал смотрел на меня внедоумении, не зная, рассердиться ли ему или только удивиться, что я такзабылся.

— Значит, вас кто-нибудь и где-нибудь проучил, — сказалфранцузик небрежно и презрительно.

— Я в Париже сначала поругался с одним поляком, — ответил я,— потом с одним французским офицером, который поляка поддерживал. А затем ужчасть французов перешла на мою сторону, когда я им рассказал, как я хотелплюнуть в кофе монсиньора.

— Плюнуть? — спросил генерал с важным недоумением и дажеосматриваясь. Французик оглядывал меня недоверчиво.

— Точно так-с, — отвечал я. — Так как я целых два дня былубежден, что придется, может быть, отправиться по нашему делу на минутку в Рим,то и пошел в канцелярию посольства святейшего отца в Париже, чтоб визироватьпаспорт. Там меня встретил аббатик, лет пятидесяти, сухой и с морозом вфизиономии, и, выслушав меня вежливо, но чрезвычайно сухо, просил подождать. Яхоть и спешил, но, конечно, сел ждать, вынул «Opinion nationale»[5] и стал читатьстрашнейшее ругательство против России. Между тем я слышал, как чрез соседнююкомнату кто-то прошел к монсиньору; я видел, как мой аббат раскланивался. Яобратился к нему с прежнею просьбою; он еще суше попросил меня опять подождать.Немного спустя вошел кто-то еще незнакомый, но за делом, — какой-то австриец,его выслушали и тотчас же проводили наверх. Тогда мне стало очень досадно; явстал, подошел к аббату и сказал ему решительно, что так как монсиньорпринимает, то может кончить и со мною. Вдруг аббат отшатнулся от меня снеобычайным удивлением. Ему просто непонятно стало, каким это образом смеетничтожный русский равнять себя с гостями монсиньора? Самым нахальным тоном, какбы радуясь, что может меня оскорбить, обмерил он меня с ног до головы и вскричал:«Так неужели ж вы думаете, что монсиньор бросит для вас свой кофе?» Тогда и язакричал, но еще сильнее его: «Так знайте ж, что мне наплевать на кофе вашегомонсиньора! Если вы сию же минуту не кончите с моим паспортом, то я пойду кнему самому».

«Как! в то же время, когда у него сидит кардинал!» —закричал аббатик, с ужасом от меня отстраняясь, бросился к дверям и расставилкрестом руки, показывая вид, что скорее умрет, чем меня пропустит.

Тогда я ответил ему, что я еретик и варвар, «que je suis heretiqueet barbare», и что мне все эти архиепископы, кардиналы, монсиньоры и проч., ипроч. — все равно. Одним словом, я показал вид, что не отстану. Аббат погляделна мена с бесконечною злобою, потом вырвал мой паспорт и унес его наверх. Чрезминуту он был уже визирован. Вот-с, не угодно ли посмотреть? — Я вынул паспорти показал римскую визу.

— Вы это, однако же, — начал было генерал…

— Вас спасло, что вы объявили себя варваром и еретиком, —заметил, усмехаясь, французик. — «Cela n'etait pas si bete»[6].

— Так неужели смотреть на наших русских? Они сидят здесь —пикнуть не смеют и готовы, пожалуй, отречься от того, что они русские. Покрайней мере в Париже в моем отеле со мною стали обращаться гораздовнимательнее, когда я всем рассказал о моей драке с аббатом. Толстый польскийпан, самый враждебный ко мне человек за табльдотом, стушевался на второй план.Французы даже перенесли, когда я рассказал, что года два тому назад виделчеловека, в которого французский егерь в двенадцатом году выстрелил — единственнотолько для того, чтоб разрядить ружье. Этот человек был тогда еще десятилетнимребенком, и семейство его не успело выехать из Москвы.

— Этого быть не может, — вскипел французик, — французскийсолдат не станет стрелять в ребенка!

— Между тем это было, — отвечал я. — Это мне рассказалпочтенный отставной капитан, и я сам видел шрам на его щеке от пули.

Француз начал говорить много и скоро. Генерал стал было егоподдерживать, но я рекомендовал ему прочесть хоть, например, отрывки из«Записок» генерала Перовского, бывшего в двенадцатом году в плену у французов.Наконец, Марья Филипповна о чем-то заговорила, чтоб перебить разговор. Генералбыл очень недоволен мною, потому что мы с французом уже почти начали кричать.Но мистеру Астлею мой спор с французом, кажется, очень понравился; вставаяиз-за стола, он предложил мне выпить с ним рюмку вина. Вечером, как иследовало, мне удалось с четверть часа поговорить с Полиной Александровной.Разговор наш состоялся на прогулке. Все пошли в парк к воксалу. Полина села наскамейку против фонтана, а Наденьку пустила играть недалеко от себя с детьми. Ятоже отпустил к фонтану Мишу, и мы остались наконец одни.

Сначала начали, разумеется, о делах. Полина просторассердилась, когда я передал ей всего только семьсот гульденов. Она былауверена, что я ей привезу из Парижа, под залог ее бриллиантов, по крайней мередве тысячи гульденов или даже более.

— Мне во что бы ни стало нужны деньги, — сказала она, — и ихнадо добыть; иначе я просто погибла.

Я стал расспрашивать о том, что сделалось в мое отсутствие.

— Больше ничего, что получены из Петербурга два известия:сначала, что бабушке очень плохо, а через два дня, что, кажется, она ужеумерла. Это известие от Тимофея Петровича, — прибавила Полина, — а он человекточный. Ждем последнего, окончательного известия.

— Итак, здесь все в ожидании? — спросил я.

— Конечно: все и всь; целые полгода на одно это только инадеялись.

— И вы надеетесь? — спросил я.

— Ведь я ей вовсе не родня, я только генералова падчерица.Но я знаю наверно, что она обо мне вспомнит в завещании.

— Мне кажется, вам очень много достанется, — сказал яутвердительно.

— Да, она меня любила; но почему вам это кажется?

— Скажите, — отвечал я вопросом, — наш маркиз, кажется, тожепосвящен во все семейные тайны?

— А вы сами к чему об этом интересуетесь? — спросила Полина,поглядев на меня сурово и сухо.

— Еще бы; если не ошибаюсь, генерал успел уже занять у негоденег.

— Вы очень верно угадываете.

— Ну, так дал ли бы он денег, если бы не знал пробабуленьку? Заметили ли вы, за столом: он раза три, что-то говоря о бабушке,назвал ее бабуленькой: «la baboulinka». Какие короткие и какие дружественныеотношения!

— Да, вы правы. Как только он узнает, что и мне что-нибудьпо завещанию досталось, то тотчас же ко мне и посватается. Это, что ли, вамхотелось узнать?

— Еще только посватается? Я думал, что он давно сватается.

— Вы отлично хорошо знаете, что нет! — с сердцем сказалаПолина. — Где вы встретили этого англичанина? — прибавила она после минутногомолчания.