И ничего нельзя поделать. Он даже ни о чем не спросил ее,когда принимал решение — за них обоих!

— Мне, наверное, лучше уехать, — сказала Надежда и сделалапопытку встать с дивана, но так и не встала. — Я сейчас.., сейчас…

— Ты только трагедий не устраивай, а? — попросил муж. — Мневедь тоже тяжело.

— Тяжело, я знаю, — согласилась Надежда. — Как ты останешьсяодин?.. Без меня?..

— Я переживу, — отрезал он. — Ничего со мной не будет.

— И ты даже не хочешь мне объяснить…

— Не хочу, Надь, — сказал он устало. — Все, что мог, я тебеуже объяснил, а дальше я сам ничего не знаю. Разлюбил я. А зачем жить вместе,если нет любви?

На этот вопрос Надежда ответа не знала. Ей казалось, чтожить вместе все равно стоит, чтобы не пропасть поодиночке, чтоб было комусказать: «Смотри, какой падает снег!», или что больше нет сил, или что оченьхочется на море. Чтобы ночью было к кому прижаться, чтобы было кому показатьушибленный палец или стертую пятку, было с кем в гости пойти, кому поплакатьсяи с кем порадоваться. Или все это глупости?..

— К нам в отель президент приезжает, — произнесла онажалобно. — Представляешь? Заезжает его служба безопасности, а для обычныхгостей мы закрываемся на два месяца.

— Какой президент?

— Американский, по-моему. — Тут она поняла, что не можетвспомнить, как зовут американского президента, и опять заплакала.

— Надя!

— Я не буду, не буду, — торопливо сказала она и вытерлаглаза.

Они еще посидели молча.

— А ты.., будешь мне звонить?

Он промолчал.

— Или ты больше не хочешь меня видеть и слышать.., вообще?Никогда?

— Да нет, — ответил он равнодушно. — Звони, конечно.

Уезжай, тихо и отчетливо сказал кто-то у нее в голове.Уезжай, хватит с тебя!..

И она поднялась с дивана.

Уехать сейчас было все равно что уйти на войну. Неизвестно,вернешься ли живым, и будут ли целы руки и ноги, или останешься навсегда там,куда уходишь.

Он посмотрел на нее.

— Ключи я отдам Саше. — Так звали соседа. — Прости меня испасибо тебе за все.

— Это ты меня прости, — возразила Надежда. — И тебе спасибо.Ты для меня больше сделал, чем я для тебя.

Она забыла и то, что он для нее сделал, а потому простоповела вокруг рукой — как бы в знак того, что он сделал все.

Кажется, на том месте, где должна быть человеческая голова,наполненная мыслями, у нее осталась только вздутая пульсирующая кровавая рана,которая, должно быть, остается после гильотины.

Гильотину во Франции отменили только в 1978 году, а до этогов самой демократической и либеральной стране Европы все головы секли!..

Мне только что отсекли голову, хотя нынче уже не 1978 год.Что делать? Как жить без головы?..

Она еще походила по комнате, выжидая и смутно надеясь на то,что он сейчас скажет, что все это программа «Розыгрыш», хоум-видео, и соседСашка выпрыгнет откуда-нибудь с камерой, а муж подхватит ее под коленки,покружит и сообщит, что она дурочка последняя, раз во все это поверила, ноничего такого не произошло.

Он просто сидел и смотрел на нее. Ждал, когда она уйдет.

— В понедельник окно привезут, — вдруг сказал он. — Вспальню. Ты не забыла?

Надежда сначала кивнула, а потом отрицательно помоталаголовой. Она понятия не имела ни про какое окно. Всеми такими делами в их семьезанимался ее муж.

— Значит, забыла, — констатировал он.

— Да я и не знала.

— Как не знала! Я же тебе говорил!..

Она тяжело посмотрела на него.

— Ладно, — пробормотал он. — Я тогда заеду в понедельник,посмотрю, чтобы они его хорошо поставили. Ты в понедельник работаешь или нет?

У Надежды была сменная работа, как у шахтера илимилиционера. Она быстро прикинула, работает или нет, — если не работает,значит, в понедельник у нее есть шанс его увидеть! Впрочем, если работает,всегда можно отпроситься у Лидочки. Лидочка умная и добрая, она все поймет инепременно ее отпустит!

— Я… Кажется, я на работе, но смогу…

— Вот и отлично, — продолжал он энергично. — Я приду, всесделаю, а когда ты вернешься, меня уже не будет. Тогда ключи Сашке я оставлю вПонедельник, договорились?

— Да, — согласилась Надежда. — А может, ты до понедельникауже поймешь, что твоя жизнь без меня пуста и однообразна…

— Я не пойму, — отрезал муж. — Ты шутишь, что ли?..

— Шучу, — мрачно подтвердила Надежда.

Она подцепила со стола ключи от своей машины и задумчивопокрутила их на пальце.

Я же его люблю. Я же его очень сильно люблю, а он принялрешение — давно! — и ни слова мне не сказал, все обдумал и теперь прощается сомной навсегда?! И завтрашнее утро будет первым утром без него, и всепоследующие утра до самого конца тоже будут без него?!

— Ну, пока, — сказала она и сунула ключи в карман. — Я кЛидочке поеду, но завтра мне на работу, поэтому утром я приеду переодеваться.Ты еще здесь будешь?

Он покачал головой, как ей показалось, с облегчением.

— Нет, я, наверное, тоже уеду.

И она не спросила — куда. В прошлой жизни, которая кончиласьдесять минут назад, непременно бы спросила, а сейчас нет. Нельзя.

У порога — он пошел ее провожать — они обнялись и постоялинекоторое время, тесно прижавшись друг к другу.

— Ты хорошо пахнешь, — сказала она — Это ты мне подарилаодеколон, — ответил он.

— Я желаю тебе удачи, — сказала она.

Еще секунда, и все кончится, и больше ничего не будет, нитепла, ни одеколона, ни запаха, ни его самого.

— Спасибо, — поблагодарил он. — Все будет хорошо.

— Я надеюсь, — ответила она.

И вышла за дверь, и стала спускаться вниз по широкойлестнице залитого весенним солнцем парадного. У нее за спиной привычноповернулся в замке ключ — тоже в последний раз.

Она спускалась, держась за нагретые перила, и то место, гдеположено быть голове, болезненно пульсировало, и, кажется, там надувались илопались кровавые пузыри.

Она вышла из подъезда и некоторое время стояла, не в силахсообразить, что должна сейчас делать. Кажется, сесть в машину и поехать кЛидочке, но где ее машина? И как на ней ехать? И где живет Лидочка?