Он еще потянул дверцу и увидел длинное горлышко вожделеннойбутылки темного стекла, с золотистой умиротворяющей пробочкой.

Он покосился на дверь и облизнул пересохшие губы. Еще однодвижение, и он ловко вытянет бутылку, открутит пробку и.., и…

— Я тебе покажу Питер, козел вонючий! Я с тебя три шкурыспущу и голым в Африку пущу, и ни в какой Питер ты не поедешь!.. Карьеру онделает для меня, посмотрите все на него! А то, что ребенок растет сиротой, емунаплевать!

Он подцепил бутылку, которая вдруг стала выскальзывать изпотных пальцев, и пришлось подхватить ее другой рукой, в этот момент крышка«бара» поехала в пазах и уже готова была стукнуть, но он прижал ее животом и недал!..

Ну, господи благослови, теперь самое главное быстренько,аккуратненько, глоточек, сначала большой, а потом, второй, можно и поменьше, ужи от первого полегчает!

Он сорвал золотую фольгу, скрутил крышку, покосился на дверьи, держа бутылку двумя руками, понес ее к жаждущему, пересохшему рту.

И не донес.

— Ах вот оно что! А я-то думаю, что он затих, а он тутконьячком догоняется! Поставь бутылку, урод!..

И она кинулась и вырвала сосуд с живительной влагой из егослабеющих рук!

— Верни! — тяжело дыша, велел он. — Верни сейчас же!

В одной руке у жены была бутылка, в другой какой-то конверт.Она прижала конверт подбородком и показала ему фигу:

— А это видел?!

— Верни, кому говорю! Зараза!..

— Я зараза?! Это я зараза?! Это ты зараза! И не подходи комне! Не смей ко мне подходить!

Так как он надвигался на нее с явным намерением отобратьбутылку, она проворно отступила, перехватила конверт и швырнула ему в лицо:

— На! На! Гляди на себя! Господи, позор, срам какой! Я непереживу, не переживу-у-у!..

И тут она вдруг заревела так горько и от души, что он дажеперепугался немного.

Он остановился, не дойдя до жены несколько шагов, покосилсяна бутылку у нее в руке и спросил хрипло:

— Ты чего ревешь?

— А ты посмотри-и-и! Вон, вон посмотри, бесстыжая твоярожа!.. — И пальцем ткнула в ковер, по которому разлетелись какие-тофотографии.

Наклоняться было невыносимо — вчерашний алкоголь, еще невесь перекочевавший в почки и печень, потек в обратную сторону и заплескалсягде-то у глаз, отвратительный, кислый, разъедающий внутренности.

— Это чего такое?

— А ты посмотри, посмотри как следует!

Он поднял с пола фотографию и посмотрел. В глазах быломутно, в желудке гадко, и пришлось взяться рукой за сервант, чтобы не упасть.

На фотографии были какие-то огни, которые резали его и безтого изрезанный мозг, и еще какая-то целующаяся парочка.

— Да чего это такое-то?!

— Ты что?! Прикидываешься?! За дуру меня держишь?! Нашкодил,как паршивый кот, так хоть имей смелость признаться!

— Кто шкодил-то?! Я, что ли?!

— А не ты?!

Фотография снова сверкнула ему в лицо приторным глянцем, иогни на ней вдруг показались смутно знакомыми, и парочка тоже, и он вдруг весьналился холодным потом.

Неужели?!.. Неужели?! Да как это может быть?!.

— Ну что? — презрительно спросила жена, наблюдавшая за еголицом. — Узнал, Колечка? Или как?

Он тяжело дышал, и вдруг с левой стороны груди что-то такзакололо, что он привалился к серванту плечом. Там опять зазвенели рюмки.

— Что-то, Колечка, лица на тебе нет, — прошипела женазлорадно. — Чего это ты взбледнул так вдруг?

— Где ты это.., взяла?!

— А это, Колечка, — она подошла и вытащила фотографию у негоиз пальцев, — нам добрые люди в почтовый ящик положили! Я думала, опять рекламукинули, а тут вдруг такое!.. Да ты еще самого интересного не видел,остренького!

Она наклонилась, подобрала несколько фотографий и сталатыкать их ему в лицо.

— Нет, ты полюбуйся, полюбуйся!.. Прямо голубь с голубицей,сладкая парочка! Вот и в постельке снимочек есть, во всей красе! Да что тыморду-то воротишь, ты любуйся, любуйся!

Он отворачивался, потому что смотреть был не в силах.

Какая сука это сделала?! Кто мог так его.., подставить?! Иони с Натусей не заметили ничего, никакой слежки!

Выходит, все время, что они плавали на пароходе, их кто-тоснимал?! И в каюте снимал?! И в постели?! И в ванной?!

Одним глазом он покосился на фотографию, которой жена всетыкала ему в лицо.

Ну да, их каюта, вон и Натусин лифчик белеет, который оназашвырнула на стол, когда он…

Кровь бросилась ему в лицо!..

— Чего ты молчишь, как истукан? Это так ты на учебу и насеминары ездишь?! Это так ты для семьи стараешься?! Лахудру какую-то подцепил иукатил с ней трахаться!

Он хотел было обиженно возразить, что Натуся никакая нелахудра и уж точно получше будет, чем его женушка драгоценная, но вовремяпоймал себя за язык.

Жена не отводила от него глаз, лицо у нее было залитослезами, волосы торчали немытыми кудельками.

О господи, за что мне это все!..

— А теперь он в Питер навострился! Дела у него там! Какиетам у тебя дела?! Лахудра твоя тебя там ожидает, на Московском вокзале?! Всеглаза проглядела, букетик заготовила?!

Он молчал. Первый раз в жизни он не знал, что говорить. Тоесть решительно не знал. Никогда раньше его мелкие грехи, его шалости ипохождения не были.., запечатлены на пленку. Жена могла подозревать его сколькоугодно, вместе со своей мамашей, черт бы побрал их обеих, но доказательств-то —накося выкуси! — нету! Нету, хоть вы тресните обе! А мне какая разница, что вытам такое себе напридумывали?! Я работаю в отельном бизнесе — и звучитпрестижно, и свобода полная, жена-бухгалтерша все равно никогда не разберется,правда ли на сегодня семинар назначили или не назначили, а может, банкетнаяслужба юбилей своего менеджера отмечает, и все остальные службы там обязаныбыть кровь из носу!

Фотографии, раскиданные по вытертому ковру, былиотвратительны, как пятна химической краски. Кажется, они даже воняли краской, аглянцевый блеск проникал в глазные яблоки и жег, жег!.. Как это так вы шло, чтоони с Натусей не заметили никакой слежки?! Как они были беспечны и свободны всвоей любви! Как они тратили драгоценные, сладостные секунды друг на друга,пока вмешательство жестокого мира не остановило их так.., болезненно и остро!