Мария Кондратьевна похолодела. Сбывались все ее самые худшиестрахи.

— Не надо, — тихо проговорила она, —пожалейте. Я к сыну иду, к Юрочке. Вещей ему теплых, гостинцев… Если вам надочего, вы возьмите, только не все — чтобы Юрочке тоже осталось. Я его полгодауже не видела…

Юрочка служит здесь, сыночек мой. Я одна его растила. Атеперь вот ни писем от него, ни свиданий не дают…

Мария Кондратьевна говорила и говорила, пытаясь заговоритьсмерть, как ее деревенская бабка заговаривала когда-то кровь из порезанногопальца или зубную боль.

Но, взглянув в холодные, равнодушные глаза мужчины, онапоняла, что все напрасно, что ничего сделать она не сможет, что смерть нагналаее на этой мартовской проселочной дороге…

— С сыном хочешь увидеться? — тихо спросилубийца. — Увидишься. Скоро уже.

Поняв страшный смысл его слов, она тихо ахнула, и дведорожки слез побежали по ее щекам…

Убийца взмахнул ножом, и Мария Кондратьевна повалилась наснег. Какое-то время она еще видела черные ели в белом снежном уборе, но вскоресвет померк в ее глазах.

Убийца подтащил ее тело к протекавшему неподалеку ручью исбросил в черную полынью, потом туда же приволок тяжело набитые сумки — теплыевещи для Юрочки, домашние гостинцы…

Алексей вышел из метро и перевел дух.

И хоть на улице шел мелкий дождь со снегом, ему стало легче.В метро, как обычно, было множество распаренных озлобленных людей.

Алексея зажали в угол, в левый бок больно врезался поручень,стало трудно дышать. На улице полегчало, Алексей вдохнул медленно и неглубоко —боль прошла. Что ж, надо идти домой. При мысли о том, что он будет давиться триостановки в переполненном трамвае, его затошнило. Он выбрал путь пешком, и ногисразу промокли в старых ботинках. Да при такой грязи спасли бы только болотныесапоги. Алексей поймал себя на том, что нарочно замедляет шаг, чтобы попастьдомой позже.

Он стиснул зубы и рванулся вперед. Что, так и шляться подснегом? Еще не хватало воспаление легких подхватить!

Дверь он открыл своим ключом — не хотелось ни с кемсталкиваться в коридоре. Сегодня у него не было сил выслушивать упреки иоскорбления. Но ему не повезло, как всегда, отметил он, горько усмехаясь просебя. Скандал разгорелся до его прихода, и теперь он подоспел как раз вовремя.Они уже высказали друг другу все, что думают, выпустили пар, и настал моментобъединиться против нового лица. Так что Алексей оказался очень кстати.

— Что так долго? — хмуро спросила жена, появляясьна пороге.

— А он никогда не торопится, — ехидно вякнула тещаиз кухни, — еще бы. Ведь не ему обед десять раз подогревать.

— Хоть бы «здрасте» сказали! — не выдержалАлексей.

Они удивленно замолчали, но быстро оправились, увидев, чтоАлексей снял куртку, расшнуровал ботинки и положил на столик под зеркало однуперчатку.

— Где вторая? — грозно вопросила теща.

Алексей разогнулся с трудом, в ушах звенело.

— Что? — глухо спросил он.

— Так я и знала! Этот остолоп опять потерял перчатку!

Перчатки действительно были почти новые, кожаные. Инаверняка он потерял одну.

Водился за ним такой грех, но почему-то сегодня их крики поповоду пропавшей перчатки довели его до бешенства.

Из своей комнаты выползла дочь. Она стояла в старых лосинах,некрасиво обтягивающих толстый зад, и жевала резинку, с любопытством наблюдаяза скандалом. Его дочка…

Да не его же!

Никогда он раньше не позволял себе так думать. Женился наАньке, взял ее с ребенком — так знал же, на что шел. Сам сказал ей: дочка будетнаша. И тещу терпел семнадцать лет. Угождал ей во всем, лишь бы мир был всемье. Ничего не помогало.

Тещин голос набирал обороты, она перешла на личности.

«Может, надо было разменяться с самого начала?» — безнадежнодумал Алексей.

Он посмотрел на них троих — жену, тещу и дочь — и понял, какони похожи. Нет, ничего бы не помогло.

— Дармоед! — надрывалась теща. — В домничего. Только вещи теряет! В квартире черт те что творится, а он шляетсявечно!

Это была заведомая ложь, их окаянную квартиру и дачу тоже онвылизал в свое время как игрушку. Ну не умеет он зарабатывать деньги. Так невсем же быть новыми русскими.

Он долго держался за свою государственную контору, но вотпоявился новый директор, что-то там в верхах перерешили — и сократилипол-института. Из тех, кто сам раньше не ушел.

Он стоял в коридоре и смотрел на их орущие рты. Интересно, еслион будет вот так молчать, насколько их хватит?

Теща, не в силах смириться с пропажей перчатки, кинулась кего куртке и стала обшаривать карманы. Алексей хотел было ей помешать, но спинуломило, голова кружилась. И он отступился. Теща с торжеством вытащила у него изкармана трудовую книжку и тонкую пачку денег. Она застыла было на миг, тупоглядя на то, что у нее в руках, но жена оказалась сообразительнее, выхватилакнижку и прочитала вслух:

«Уволен в связи с сокращением штатов».

Казалось бы, ну что такого ужасного, думал Алексей. Они жесами все время орали, чтобы он не цеплялся за эти жалкие гроши и искал другуюработу. Но две стервы просто обрадовались, что им подвернулся новый поводпоскандалить. Дочь равнодушно пожала плечами и хлопнула дверью своей комнаты.

«У Аньки голос визгливый, — думал Алексей, — но дотещи ей далеко. Какого черта я вообще тогда женился? Ведь видел же тещу передсобой. Анька сейчас вылитый ее портрет».

— Хоть бы ты провалился куда. А то корми его теперьзадаром! — орала теща. — Нашел бы, что ли, дуру какую-нибудь, таккому он нужен-то, все теперь умные! Они давно уже его провоцировали. Но онубедил себя в том, что это просто такие люди несдержанные. Сколько раз потомпосле скандала теща удивленно пожимала плечами: «Уж больно ты обидчивый. Этакесли к каждому слову цепляться… Ты пропускай мимо ушей».

Но он не мог, как они, бросать слова на ветер. Он не могразругаться вдрызг, уйти, хлопнув дверью, а на следующий день как ни в чем небывало явиться домой и делать вид, что ничего не произошло. Он всегда придавал.словам много значения, слишком много. Он знал, что если уйдет из этого дома, тонавсегда. Так почему же он этого не сделал? Неужели только потому, что некудаидти? Анька нарочно орет тут про других женщин, на самом деле она прекраснознает, что у него никого нет. И родственников тоже уже не осталось.

И друзей его они отвадили в первые годы после свадьбы.

Две мегеры теперь уже вовсе разошлись.

Сам виноват, зло подумал Алексей, сам их распустил. Позволилвытирать об себя ноги.