Лена перечитала письмо раз, другой. Неужели это правда? Онапоедет в большой город, и кончится тоскливое одиночество… Нет, так не бывает.Зачем сестре брать на себя такую обузу? Ведь Лена ни на что не годится.

Мать живет одна, Ольга писала, что она не совсем здорова.Возможно, сестра хочет разделить с ней заботы о матери.

Но что ждет ее здесь? Тоска, Раисина торговля, Пашинынаколки. Даже не надо травиться или выбрасываться из окна — Паша и так еедоконает. Поеду, решила Лена, терять мне здесь нечего.

Денег хватило только на билет в одну сторону, и вот теперьона стояла у окна движущегося поезда, умирая от волнения. Ольга почему-то несмогла или не захотела встретить ее на вокзале, зато подробно описала, какдоехать до квартиры их матери. Лена подхватила легкую дорожную сумку,попрощалась с проводницей и зашагала по перрону — высокая, стройная, оченьпросто одетая женщина, выглядевшая со спины значительно моложе своих лет.Человек, заглянувший ей в лицо, заметил бы две новые морщинки около рта — следынедавнего горя, усталое выражение в глазах и даже несколько преждевременныхседых волосков.

Ольга с недоумением разглядывала стоящую в дверях девчонку вджинсах и джинсовой же куртке.

— Здравствуйте, — робко молвила та, и Ольгапоняла, что видит перед собой сестру.

Лена улыбнулась и вошла в прихожую. И хоть вид у нее былкакой-то неприкаянный, во всем облике было что-то неуловимо знакомое.

«Неужели и правда — голос крови?» — удивленно подумалаОльга.

Лена поставила сумку, сняла куртку и осталась вбледно-голубых джинсах и черной рубашке с короткими рукавами. Талия, затянутаяремнем, была тоненькая — руками обхватить. И сама сестра была худая, всекакая-то воздушная.

«Ах да, балерина», — с неудовольствием вспомнила Ольга.

Сама она в свои тридцать шесть была достаточно стройна, нобюст имела, и вообще фигура у нее была хорошая. В юности она занималасьгимнастикой, но на диете никогда не сидела, могла есть что угодно, хотьполторта на ночь, хоть макароны — никогда нигде не откладывалось ничеголишнего. Ольга взяла Лену за руку, улыбнулась как можно приветливее, шепнула:«Ни на что не обращай внимания» — и ввела в комнату.

Нестарая женщина в черном шелковом платье и бледно-голубомплатке, повязанном чалмой, при виде Лены сделала было движение подняться сдивана, но вскрикнула, прижала руки к груди и обессилено упала обратно надиван.

— — Девочка, девочка моя любимая! — сквозь .слезыпроговорила она.

— Здравствуйте, мама, — тихо ответила Лена.

— Но почему, почему такой холодный тон! — Голос уЛениной матери был звучный и приятный, если бы не было ,в нем этакойтеатральной фальши.

Лена отвела глаза и случайно посмотрела в зеркало, висевшеенапротив. Она успела заметить, как старшая сестра нахмурилась в привычномраздражении. Встретившись с Леной взглядом в зеркале, Ольга усмехнулась иподняла глаза к потолку. Лена сделала шаг ближе и засмеялась:

— Смотри!

В зеркале отражались две молодые женщины, совершеннопо-разному одетые и причесанные. У Лены на лице почти не было косметики — онапривыкла в театре пользоваться гримом и в жизни давала лицу отдохнуть. Ольгаже, напротив, косметикой хоть и не злоупотребляла, но красилась сильно.Несмотря на это, скромно, почти бедно одетая девушка из провинции и крутая женакрупного чиновника были похожи. Ольга наклонила голову, внимательноприсматриваясь, потом они одновременно подняли руки к волосам — Лена снамерением распустить длинные волосы, забранные в гладкую прическу, а Ольга,напротив, чтобы забрать пышные волосы гладко.

Жесты были настолько одинаковы, что обе замерли,всматриваясь в зеркало.

— Чудеса! — Ольга вертела головой. — Прямокак близнецы в «Королевстве кривых зеркал».

— Ничего удивительного, — раздался спокойный голосс дивана, — вы обе — мои дочери и похожи на меня.

Лене всегда говорили, что она похожа на отца. Ольга же поняла,что все рассказы матери о другом человеке, которого она любила и который якобымог быть отцом Ольги, — сплошное вранье или, если выразиться помягче,фантазии.

«Какого черта им не жилось вместе, — в первый раз вжизни подумала Ольга, — были бы мы нормальной семьей, с сестрой быдружили».

Теперь же она не испытывала к сестре родственных чувств,вообще никаких — как можно питать чувства к химере. Не было никакой сестрытридцать лет, так откуда взяться теплому чувству к посторонней женщине, которуювидишь, считай, впервые?

Она вызвала Лену в Петербург с совершенно определенной целью— повесить на нее полусумасшедшую мать. Правда, психиатр, которого Ольга сбольшой секретностью приглашала к матери, после трехчасовой беседы далобтекаемый ответ, что никаких таких особенных отклонений он в психике АллыБорисовны не заметил, но Ольга твердо была убеждена, что мать понемногу сходитс катушек. Начать с того, что год назад мать категорически отказалась выходитьиз дому. «Не хочу — и все!» — заявила она.

Немногочисленных приятельниц она отвадила еще раньше, затоОльге звонила бесконечно, в любое время дня и ночи. Муж предлагал сиделку,самый лучший санаторий, закрытую частную клинику — все было напрасно. Материнужно было только третировать Ольгу. Она воспитывала дочь одна, твердила оназятю, и теперь, в старости, имеет право на маленькую частичку тепла и дочернейблагодарности.

Поэтому Ленине письмо Ольга восприняла как дар свыше. За то,чтобы вырваться из провинции, за тряпки и жизнь в большом городе, нищая сестричкабудет безропотно терпеть все материны выкрутасы, думала Ольга. И мать пустьтолько попробует возразить против ее присутствия — та тоже ее родная дочь,приехала позаботиться о больной матери — крыть нечем!

Но сейчас, глядя в зеркало, на них с сестрой, Ольга поняла,что ей подвалила удача.

Сестра сделает все, что она захочет. Если попытаться выдатьЛену за себя… А что, грим, прическа. Откормить немного, чтобы кости невыпирали. Проклятый Аскольд будет охранять Лену, считая, что это — Ольга, а онатем временем сможет позволить себе немного расслабиться в обществе Игоря,потому что добропорядочная жизнь с вице-губернатором Шуваловым сводила ее сума.

Надежда проснулась от стука в окно.

— Надежда, так ты еще спишь, что ли? — бодровзывала соседка по даче Нина Михайловна, а ее эрдель Персик басовито лаял,заглушая слова.

Надежда отворила окно:

— А сколько времени? Уже пора?

— Давно пора, восьмой час уже. Пока дойдем, покатуда-сюда, потом от жары спаримся.

— Сейчас соберусь, — сказала Надежда, подавляя зевок, —заходите, Нина Михайловна.