А разве я не такой, пронеслась горькая мысль. Переулокзаставлен сверкающими иномарками. Не протиснуться. Эти черные скупили всеквартиры в доме, сломали стены, чтобы каждому квартиру из десятка комнат стремя клозетами, каждый вечер подъезжают к моему подъезду на автомобилях,больше похожих на подводные лодки. Оттуда выпархивают длинноногие красотки,юные и сочные, уже разогретые, готовые, жаркие...

Ветер пронизывал до костей. По серому заплеванному тротуарупронеслась стайка грязных оберток от мороженого, конфет, попытались зацепитьсяза ямки и трещины, но там полно жестяных крышек от пива. Бумажки потащилодальше, брезгливо обогнув перевернутую урну для мусора.

На квадратных часах на столбе половина девятого, еслиправильно рассмотрел стрелки под разбитым стеклом, темным и загаженным мухами,летучими мышами-мутантами и черт знает какой нечистью, что летает по ночам вэтом пробензиненном городе.

Я съежился, чувствуя желание поднять несуществующийворотник. Уже поздняя осень, а у меня, как у большинства, одежда только зимняяи летняя, а межсезонье стараюсь проскользнуть половину в летнем, затягивая какмогу, а половину уже в зимнем, делая вид на улице, что прибыл из Норильска, гдезима давно в разгаре...

Впереди раздался негодующий крик. Трое подростков ухватилиженщину, прижали к забору. Один деловито задирал ей платье, второй с довольным гоготомухватил ее за грудь, третий неспешно расстегивал пояс на джинсах.

– Мерзавцы! – кричала женщина. – Подонки!

Парни гоготали, один посоветовал деловито:

– Мадам, Час Норис в этих случаях рекомендуетрасслабиться и постараться получить удовольствие.

– Мерзавцы!

На меня никто не обратил внимания, я вроде бы двигался мимо,а крутые парни хватали женщин и насиловали прямо на центральных улицах.Разобщенный и униженный народ боялся поднять глаза, все торопливо мимо, и я каквсе...

– А ну оставьте ее!

Голос мой был злой, я сам удивился, но мое тело уже шагнулов их сторону. На меня в недоумении оглянулись все трое. Даже женщина пересталакричать, а только всхлипывала и смотрела большими испуганными глазами.

Один из тройки, в черной куртке и голыми руками, весь внаклейках, нашлепках, змейках, с серьгой в носу, сказал гнусаво:

– Ты что, мужик?.. Смерти захотел?

А второй ухмыльнулся, в его руке щелкнуло, блеснул нож.Глаза без злобы, но с интересом смотрели в мое лицо. Я сжал зубы и пошел нанего. Потеря работы, вечное унижение, да поди они все пропадом...

Красная пелена застлала глаза. Я ударил, кулак угодил втвердое. Самому стало больно, ударил еще и еще, неумело, но в ярости, слышалкрики, потом меня ухватили за плечо, женский голос закричал в самое ухо:

– Хватит!.. Хватит!.. Опомнись, герой!

Я тряхнул головой, меня всего трясло, я ж никогда не дрался,даже в детском садике избегал, а тут зубы стучат, не могу остановиться, все вомне двигается, весь в огне, а вдоль улицы мелькают трое теней, все шатаются,один прыгает на одной ноге, второй хромает, за всеми тремя по асфальту блестяттемные полоски.

Женщина тряхнула меня сильнее:

– Да опомнись же! Они ж вовсе не хотели драться. Этомразь, все на испуг... ты их чуть не убил!

Мои зубы лязгали так, что едва не откусил язык:

– Ж-ж-жаль...

– Что?

– Что не убил...

Ее лицо было бледное и встревоженное. Круглые глазавсматривались в меня, на миг стало не по себе, у женщины в каждом глазу по двазрачка, и все четыре даже при этом скудном свете не расширились, остались крохотнымикак следы от булавочных уколов.

– Вот ты каков, – сказала она ужеспокойнее. – Ты... не совсем из этого мира.

– Ты тоже, – огрызнулся я.

Она насторожилась:

– Почему так думаешь?

– Современная бы в самом деле расслабилась, ну и...

По ее губам скользнула слабая улыбка:

– Я в самом деле... скажем, провинциалка. Нравы вашегомира... гм... для меня слишком нервные. Но и ты, как зрю, не совсем из этогомира.

– Да, – согласился я. – Не совсем. Но тут ужничего не поделаешь.

– Разве? – спросила она загадочно. – Ты помогмне, а я в благодарность могу... если хочешь, конечно, отправить тебя в мир,который тебе больше понравится.

Что ж, и в провинции мог найтись воротила, из бывшихобкомовских работников, что купил с десяток дворцов на Сейшельских островах илина Багамах. Здесь его дочка вышла неосторожно погулять, я ей помог, вот он нанедельку бы меня в благодарность... Не задумываясь, я сказал почти весело:

– Хочу!.. Но что для этого надо?

Она произнесла совсем тихо:

– Да ничего... кроме твоего желания. А оно есть, зрю...

С ясного ночного неба ударил гром. Ослепляюще блеснуламолния. Я закрыл глаза, но и перед опущенными веками как на фотопленке осталисьэти крыши с изломанными водосточными трубами, фонарный столб с тусклыми часами,мальчишка под аркой с застывшей у самых губ баночкой пива...

В пятки снизу лягнуло. Колени слегка подогнулись, словно яспрыгнул со ступеньки. Разгибаясь, я инстинктивно прикрылся рукой от яркогосолнца. Во все стороны распахнулся зеленый простор широкой лесной поляны. Ястоял как дурак по колено в цветах, поляну окружают толстые деревья, за нимивиднеются еще и еще. Воздух странно свеж и чист, словно здесь только что прошелтеплый летний дождь.

Я в лесу был всего дважды в жизни, друзья-идиоты затащили натак называемую вылазку в подмосковный лес. Никогда не забуду чувствадискомфорта в диком месте, где под ногами вместо привычного асфальтапрогибающееся месиво из прошлогодних перепрелых листьев, по стволам деревьевползает всякая дрянь, скребя лапами, на каждом листке пресмыкается что-то голоеи противное, а то и вовсе отвратительно мохнатое.

Но этот лес странно прекрасен и чист, словно его успелиподготовить к визиту президента. Стволы толстые, с чистой словно вылепленнойруками скульптора рельефной корой, ветви высоко, красиво изогнутые. Листьяуспокаивающе шевелятся под движением теплого воздуха от земли, а сами землясухая и твердая. По ней чуть двигаются взад-вперед яркие ажурные пятнасолнечных лучей.

На дальний край поляны падает широкий столб солнечногосвета, и в середине этого сверкающего луча переступает с ноги на ногу...огромный белый конь!

Внезапно всполошено закричали птицы. Я уже слышал ихнекоторое время, но, слишком потрясенный, не обращал внимания на вопли, толькокраешком сознания отмечал, что здесь еще и пернатые, но сейчас по телупробежала дрожь, я напрягся, ибо это не просто птичий гам, а крики на что-тоили кого-то, что ломится через кусты, чересчур огромное, чтобы напасть изаклевать...