Телеканал «Спорт», конечно же!..

Сейчас он повернет за угол и…

Он повернул, поднял глаза в длинных, прямых угольно-черныхресницах.

Погибель, а не глаза.

Погибель, погибель…

Кажется, он даже не слишком удивился. Кажется, он дажеобрадовался.

– Привет! – сказал он. – Хорошо, что ты здесь. Нам как разпоговорить бы надо.

– …внезапная смерть тридцативосьмилетнего ВладимираРазлогова полностью парализовала деятельность компании «Эксимер», – бойкоговорила в телевизоре красотка Катя Андреева. – Владимир Разлогов,возглавлявший «Эксимер» последние четыре года, скончался на минувшей неделе отсердечного приступа у себя на даче. Напомню, что «Эксимер» объединяет несколькохимических предприятий, выпускающих продукцию, в том числе и стратегическогоназначения…

Глафира нашарила пульт и выключила звук. Красотка Андреевапродолжала что-то говорить, но, слава богу, уже неслышно.

Глафира посмотрела сначала в пол, а потом на стену. И пол, истена были обыкновенные, привычные.

Владимир Разлогов, о смерти которого сообщили в новостях,приходился ей мужем.

Посмотрев в стену еще немного, она поднялась и,по-старушечьи шаркая ногами, вышла на террасу.

Осень шаталась по саду, путалась в деревьях, шуршалалистьями. Лужи на дорожках морщились от ветра. Гамак, который позабыли снять,качался между соснами, то появляясь, то пропадая, как привидение.

Если бы не случилось несчастья с Владимиром Разлоговым,гамак бы уже убрали и лужи разогнали с дорожек.

Глафира постояла немного, морщась от ветра – как лужа! –спустилась со ступенек и пошла.

Ноги в золотистых, легкомысленных, изящных и черт знаеткаких шлепанцах моментально вымокли. От холода Глафира поджимала пальцы снакрашенными ноготками.

Ноготки были розовыми, глянцевыми и немного торчали изпляжных шлепанцев, которыми Глафира загребала воду из луж. Она накрасила ногтина руках и ногах розовым лаком, потому что они с Владимиром Разлоговымсобирались на море.

– Что-то устал я, – сказал он, приехав однажды с работы, –сил моих нет. Поедем на море?

– Поедем, – согласилась Глафира.

Надо отдать ему должное, приличий он никогда не нарушал –своих барышень в дом не водил и на курорты с ними не таскался. Мало ли, вдругтам знакомые, на курорте-то?!

Глафира накрасила ногти розовым лаком, купила дикие леопардовыебосоножки и сарафанчик с бретельками в «цветах сезона», чтобы не ударить лицомв грязь и не подвести Владимира Разлогова – вдруг там знакомые, на курорте-то!

Осень дунула ей в лицо, как будто припудрила дождевой пылью.Глафира зажмурилась и потрясла головой, словно усталая лошадь. На участкеникого не было, Глафира выставила всех вон. Можно никого не опасаться, не«делать лицо»! Она шагнула с дорожки в пожухлую мокрую траву и пошла, загребаяшлепанцами.

Сосны шумели в вышине неодобрительно, гулким осенним шумом.

Наверное, нужно уехать в город. Наверное, следовало сделатьэто сразу после того, как она вернулась… оттуда. Наверное, не стоит бродить полужам в нелепых леопардовых пляжных босоножках!..

Глафира дошла до сосны, положила обе руки на ее мокрыйтемный шершавый бок, подняла голову и долго смотрела вверх. Когда головазакружилась, перестала смотреть.

Владимир Разлогов поступил с ней ужасно. Впрочем, не с нейодной! Ему наплевать на окружающих! То есть было наплевать, конечно. Вот и работакомпании «Эксимер» парализована!

Тут Глафира засмеялась, и смеялась довольно долго. Хорошо,что она выставила всех вон и никто не слышит, как она смеется! А что прикажетеделать?.. Плакать, что ли?!

Телефон зазвонил, и она удивилась – ей казалось, что в этойстранной, другой жизни, где она бродит в пляжных шлепанцах по осеннему саду,телефон звонить не должен. Хотя он только и делал, что звонил, и каждый раз онавяло удивлялась.

– Але?

– Глафира Сергеевна, Дремов беспокоит. Разрешите преждевсего выразить вам глубочайшие соболезнования по поводу кончины нашегодорогого…

Очень дорогого, вставила Глафира беззвучно. Наш дорогой –бриллиантовый! – Разлогов столько тебе платил, что впору не соболезнованиявыражать, а пойти и повеситься.

Но Дремов, по-видимому, вешаться не собирался, был печальноделовит и трагически озабочен.

– Глафира Сергеевна, всей душой осознавая, как вам тяжело, явсе же хотел бы, чтоб вы обозначили – хотя бы прикидочно! – сроки, в которые мыс вами можем встретиться.

Глафира вновь подняла голову и смотрела на сосны, которыевсе качались и качались в вышине, а юрист все гудел и гудел в трубке,безостановочно, как овод над коровьим хвостом.

– …некоторые обстоятельства! Боюсь, вам придется личнозаниматься этим вопросом или делегировать полномочия…

В конце концов Глафире он надоел, и она попыталасьостановить басовитое гудение.

– Это срочно?

Овод, совсем было пристроившийся к коровьему хвосту,неожиданно смолк. Глафира ждала. Овод помалкивал настороженно, ворочался на томконце телефонной линии, топырил слюдяные крылья.

– Глафира Сергеевна, я не смею настаивать, понимая вашесостояние…

Состояние в мильон, беззвучно добавила Глафира.

– …но тем не менее хотелось бы повстречаться в обозримыесроки. Дело в том, что у Владимира Андреевича, к сожалению, осталисьнезавершенные дела. Его кончина была столь неожиданной…

– Через две недели, – твердо сказала Глафира. – Ваши делатерпят две недели?

– Две недели?! – ужаснулся юрист и опять загудел, как овод:– Голубчик, это слишком долго, невозможно долго! Поймите, при всем сочувствии квам я не могу столько ждать…

– Две недели, – повторила Глафира твердо. – Раньше я немогу.

Подумала и добавила, подпустив в голос слезинку:

– Он же умер! Понимаете, умер!

Это прозвучало на редкость фальшиво, но овод-Дремов никакойфальши не заметил.

Интересно, что за проблемы были у моего благоверного,равнодушно подумала Глафира, распрощавшись с юристом. И как они менякасаются?..

Телефон опять зазвонил, и она опять вяло удивилась.

– Глаша, это я, – произнес ей в ухо Андрей. – Глаша, ятолько прилетел, я ничего не знал! Вот сейчас в «Новостях»…