Я бодро зашагала в сторону улицы Восстания, время позволялок месту встречи добраться пешком. Солнце сияло, в небе ни облачка, люди, сподозрением косясь на небо, нерешительно улыбались, пытаясь понять: верить илине верить заявившейся в город весне, а я начала испытывать странноебеспокойство. Предчувствия являлись ко мне часто и никогда не обманывали.Поначалу я решила, что моя маета относится к предстоящей встрече, — ничегопутного из нее не выйдет, и вместо выгодного заказа я буду иметь неприятныевоспоминания. Но встреча прошла прекрасно, и в смысле выгоды полный порядок.Оттого предчувствия насторожили еще больше: ничего на этот день у меня большене было запланировано. Вот и гадай теперь, какую пакость подготовила мнесудьба.

Я шла по Литейному в сторону своего дома, когда мнепозвонила Алка.

— Эй, ты где? — спросила она.

Алка курила практически беспрестанно, оттого голос ее звучалхрипло, точно она с трудом успевала что-то сказать между приступами кашля.

— Иду домой.

— Что тебе там делать? Я в пиццерии на Невском, давайсюда.

— А в пиццерии мне что делать? — съязвила я.

— Есть пиццу, разумеется. Между прочим, мы не виделисьнеделю, я соскучилась. А ты, конечно, обо мне даже не вспоминала?

— А кто тебе звонил вчера четыре раза?

— Так это по делу. А для души?

— Ладно, буду через пятнадцать минут, — буркнулая, меняя направление.

В пиццерии Алка с видом мученицы разглядывала свои ногти.Она поцеловала меня и кивнула на газету, которая лежала на столе возле еелоктя.

— Читала. Ты молодец. Слушай, почему бы тебе ненаписать книгу?

— Детектив? — усмехнулась я и потянулась загазетой.

Но тут подошла официантка, и я сделала заказ.

— Нет, серьезно, — вновь заговорила Алка, кактолько девушка отошла. — По-моему, тебе есть что сказать миру.

— Лучше он от этого не станет.

— Как знать, как знать…

Алка была на семь лет старше. Поэтому она считала своимдолгом меня опекать, вбив себе в голову, что я трачу время на ерунду, иоправдывает меня лишь то, что ерунда приносит неплохие деньги.

— Грех зарывать в землю свой талант, — изрекла онасурово.

Я пожала плечами:

— Я сильно сомневаюсь в его наличии.

На эту тему Алка могла говорить бесконечно. Как все лодыри,она не терпела, когда рядом кто-то не выказывал особого рвения к работе.Должность замредактора в бульварной газетенке ее вполне устраивала, и в своейжизни менять она ничего не собиралась.

— У тебя полно талантов, — махнула она рукой,точно мать на нерадивое чадо. — И не вздумай возражать. Иногда я дажедумаю, что для одного человека их слишком. Если не считать неудачногозамужества…

— Ты забываешь грустную историю моей любви, —засмеялась я. — Я ведь тебе рассказывала?

— Раз десять, я полагаю.

— Вот видишь. Мне не везет с мужчинами. Зато везет сденьгами. Сегодня точно повезло.

Пока мы ели пиццу, я поведала Алке о сегодняшней встрече исвоих перспективах. Она кивала, невнятно мыча в ответ что-то одобрительное.

— Жаль, что обед заканчивается, — вздохнулаАлка. — Так бы сидела и глазела в окно…

— Вряд ли бы тебя хватило надолго.

— Все-то ты знаешь, — хмыкнула она. — А очеркдействительно хороший. Знаешь, иногда я непроизвольно тобой восхищаюсь.

Алка поцеловала меня на прощание и заспешила к выходу. Японаблюдала в окно, как она переходит улицу. Когда она растворилась в толпе, яеще немного поглазела без всякой цели, потом придвинула к себе газету. Те времена,когда я с трепетом ждала публикации своих творений, давно канули в прошлое, нонекое волнение все равно присутствовало. Сегодня оно усугублялосьпредчувствием. Непонятным, оттого еще более раздражающим. Пока я болтала сАлкой, оно вроде бы отступило, зато теперь навалилось с новой силой.Невероятно, но руки у меня дрожали, когда я разворачивала газету.

— Черт-те что! — усмехнулась я. Даже если очеркбезбожно сократили, забыв поставить меня в известность, это не повод такнервничать.

Через несколько минут стало ясно: никто на очерк непосягнул. Никакого карательного редактирования, все, как я задумала. В самомделе не без таланта, и фотография отличная. Весьма интеллигентное лицо, никтоне сможет назвать меня безмозглой красоткой, хотя ради этого и пришлосьводрузить очки на нос. Маленькая женская хитрость. Вот они лежат в сумке. Славабогу, вещь для глаз совершенно бесполезная, зато в смысле создания подходящегообраза незаменимая.

Я насмешливо хмыкнула, вместе с тем продолжая гадать надпричиной своего беспокойства. Оно не только не исчезло, но даже после того, какя убедилась, что очерк оставили в первозданном виде и фотография не подкачала,уверенно перерастало в состояние легкой паники. «Может, я утюг забылавыключить?» — подумала я. Самое бы время после такой мысли вскочить и бежатьдомой сломя голову, если б не одно обстоятельство: утюг я извлекала из шкафаминимум три дня назад. Это я точно помнила. Однако домой все-таки потянуло.

Я намеревалась уже сложить газету, и тут взгляд мой упал насоседнюю страницу. То есть он и до этого туда падал, но лишь теперь задержалсяна крохотной заметке с фотографией в черной рамке. Молодая женщина с моим лицомулыбалась мне со снимка, сделанного лет пять назад.

— Идиотизм, — произнесла я вслух. Хорошо хоть себепод нос. Таковое определение относилось к черной рамке, что обрамляла лицо.Светке ничего не стоило выкинуть дурацкую шутку, которую и шуткой-то сочтетлишь такой же больной на всю голову.