Прошло много лет. Квартира давно не та, и дверь не та, ижизнь не та, но худшим моментом в его жизни осталось возвращение домой. Ничегохуже он не мог себе представить.

Свет зажегся сразу везде. Данилов специально сделалвыключатель у входной двери так, чтобы свет зажигался сразу во всей квартире,кроме спальни, которая от входа не видна, но и это не слишком помогало. Он ещепомаялся на пороге, переложил из руки в руку портфель и наконец вошел, сделалэтот проклятый последний шаг, и закрыл за собой дверь.

Что-то не так. Что-то случилось.

Шее стало тесно в воротнике рубахи от того, что сердцеметнулось к горлу, и замерло в нем, и разбухло так, что воздуху было непрорваться. Пот потек по виску.

Запах. Странный, посторонний.

В мозгу возникла яркая картина: ослепительно белая ткань инеровные, очень красные пятна, как хищные тропические цветы.

Данилов попытался вздохнуть и не смог.

— Ну что ты там стоишь? — спросили из комнаты недовольно. —Ты что, умер?

Сердце в горле еще раз ударило и разорвалось на мелкиеклочки.

Оказалось, что это было никакое не сердце.

Данилов судорожно вздохнул и вытер висок. На перчаткеостался мокрый след — след его позорной паники.

— Я просил тебя звонить, когда ты собираешься приехать, —сказал он чужим от недавней паники голосом. Постоял и стал снимать ботинки. —Почему ты не позвонила?

Марта показалась в дверях. Она моргала, как будтоослепленная светом сова, одна щека у нее была краснее другой, а сзади по полуволочился плед.

— Я звонила. — Она зевнула и прикрыла рот пледом. — Сначалаты уехал, потом еще не приехал, а потом совсем уехал. Это терминология твоейсекретарши. По-моему, ее нужно уволить.

— Уволю, — пообещал Данилов, — пойдешь на ее место?

— Что я, с ума сошла? — спросила Марта обиженно. — Кстати, умоей подруги дочка университет закончила, возьми ее на работу. А, Данилов? Онадевочка сообразительная, хорошенькая, по-английски понимает.

— Как собачка, — уточнил Данилов, еще не отошедший отдавешнего потрясения, — все понимает, только сказать не может?

Марта подошла к нему, подобрав плед, как английская королевашлейф во время парада гвардейцев перед Букингемским дворцом. Неизвестно почему,Марта часто напоминала Данилову английскую королеву.

— Ну прости, — сказала она, рассматривая его лицо, — я нехотела тебя пугать. Я ждала, ждала, ужин приготовила, а потом уснула. Что-то яустала сегодня.

— Ничего, — вежливо ответил Данилов, — все в порядке.

Он всегда старался быть вежливым. Мать считала, что самоеглавное — это умение себя вести, что бы ни происходило в жизни.

Умение себя вести и самоконтроль. Ежеминутный. Жесточайший.И так с трех лет.

Он улыбнулся Марте, подобрал с пола портфель и пошел вспальню.

— Ты будешь ужинать? — в спину ему спросила Марта.

— А если бы я с Лидой приехал? — Он оглянулся от двери вспальню.

Хоть бы раз, подумала Марта, хоть бы раз он снял пиджак подороге, а не за закрытой дверью. Или галстук развязал, что ли. Нет, никогда.

— Объяснил бы ей, что я твоя сестра, о существовании которойты ничего не знал. Как в сериале. Она смотрит сериалы?

— Наверное, смотрит, — подумав, ответил Данилов. — Извини,мне нужно переодеться.

— Какой Версаль, — пробормотала Марта. Швырнула свой плед вближайшее кресло и побрела на кухню.

Данилов всегда так разговаривал, и время от времени ее этораздражало.

Сегодня особенно, потому что она нервничала и не знала, какскажет ему об этом.

Как?!

Он приехал такой усталый, такой обыкновенный, такойвсегдашний Данилов, которого она знала уже пятнадцать лет, и вся ее решимостьлопнула как мыльный пузырь.

Может, не говорить?

Она думала всю ночь и еще весь день, сидя на работе исосредоточенно глядя в компьютер.

«Работаете? — игриво поинтересовался шеф, проходя мимо. —Это правильно. Работайте много, и вам воздается».

Ему самому давно «воздалось» — «БМВ» был самой последнеймодели, и жена со чадами и домочадцами проживала в мирном городе Лондоне, немешая отцу и супругу в его многотрудном деле добычи денег. Марта работаламного, но ей почему-то до «БМВ» и города Лондона было далеко. Видимо, все-такине всем воздается одинаково.

Или сказать?

Хуже всего то, что она даже представить себе не могла, какотреагирует Данилов на ее сногсшибательное сообщение. Скорее всего скажет всвоей обычной манере «Очень хорошо», и ей придется после этого повеситься.

Повздыхав, Марта зачем-то передвинула кастрюли на сверкающейэмали плиты. У Данилова было две кастрюли — красная и белая. Когда Мартеприходило в голову поразить его воображение каким-нибудь кулинарным шедевром,приходилось изобретать совершенно дикие технологии. Технологии — это было егослово.

Например, в прошлый раз она запекала мясо в керамическоймиске, поскольку обе кастрюли, и белая, и красная, оказались заняты. Мискапочему-то не треснула и не сгорела, а мясо получилось превосходным, и Мартарешила, что придумала совершенно новый способ приготовления свинины.

— Данилов, ты ужинать будешь? — крикнула она, задрав вверхголову, и прислушалась. Из спальни не долетало ни звука. — А, Данилов?

— Да, спасибо, — сказал он совсем близко, и Мартавздрогнула. — Ты остаешься ночевать?

Она пожала плечами, глядя, как разгорается огонь под краснойкастрюлей.

— Если остаешься, я открою вино.

— Я вполне могу тяпнуть и поехать.

— Нет, — сказал Данилов твердо, — не можешь. Снег, дорогиочень плохие.

— Наплевать на дороги, — пробурчала Марта. — Давай своевино, Данилов.

— Значит, остаешься, — подытожил он. — Что у нас? Мясо илирыба?

К рыбе полагалось белое вино, а к мясу красное. И никогданаоборот.

Правила есть правила. Запивать шампанским картошку —преступление.

Локти на столе — ни в коем случае, даже дома. Пиво из горла— отвратительно.

— У нас рыба, — проинформировала Марта, — я с ней возиласьцелый час. Постарайся выразить что-то вроде восхищения.