— Бальные танцы? — спросила Марта, по-прежнему необорачиваясь. Он улыбнулся.

— Откуда ты знаешь?

— Весь Интернет в этих танцах. Завтра в Кремле большойбомонд. Поедешь?

— Поеду.

— Молодец, — непонятно похвалила Марта. — Оказывается, этотужасный, который сопит в шлеме, отец того, который летает на космическомистребителе.

Данилов посмотрел на экран и пристроился рядом с Мартой,подтянув безупречные складки на брюках.

— Это еще не все, — сказал он, — на самом деле он неужасный, а добрый и хороший. Светлая сторона силы возьмет верх.

— Ясное дело, — согласилась Марта и хлебнула из его стакана.— А когда выяснится, что он хороший?

— В самом конце.

— Он совершит героический поступок и соберет килограмммакулатуры?

Данилов засмеялся и допил вино.

— Ну конечно.

— Ты что, смотрел без меня?

— Смотрел, — признался Данилов, — мне нечем было заняться, ия посмотрел.

— Ты вполне можешь не оправдываться, — сказала Мартанегромко, — этот фильм смотрит все население земного шара в возрасте от десятидо восьмидесяти.

— Моему отцу дали какую-то премию, — Данилов посмотрел на еешею с завитками оставленных волос. Почему-то ее шея его успокаивала, — а я дажене знал. Я сказал Лиде, что знаю, а на самом деле не знал.

Они помолчали. Данилов молчал просто так, а Мартасочувственно. Его отношений с родителями она никогда не понимала.

— Данилов, принеси мне мою сумку, — попросила она, неотрываясь от экрана, на котором эскадра космических истребителей затеялагалактическую войну, — а еще лучше достань из нее очки.

Данилов с готовностью поднялся.

— Где ты ее бросила?

Марта махнула рукой:

— Там где-то. Далеко. У входной двери.

Он вернулся через минуту и положил что-то на стол.

— Ну? — спросила Марта нетерпеливо. Эскадра дралась уже изпоследних сил. — Что, не нашел? Сумку? Или дверь?

Данилов молчал, и она оглянулась. На столе лежали ее очки, ау него в руках был длинный конверт.

— Что это такое?

— Где?

— Вот. Что это за конверт?

У него был странный, очень напряженный голос, и Мартавстревожилась.

— Не знаю. Это я сегодня получила. Там какая-то ерунданаписана. Я хотела выбросить и забыла. А что?

Данилов уже видел сегодня такой конверт. Этот былнеаккуратно разорван. Свой Данилов разрезал ножницами.

Ему не хотелось заглядывать внутрь, но он заглянул и,помедлив, вытянул четвертушку листа.

«Убийца должен быть наказан, пощады не будет».

— Ну вот, — сказала Марта поспешно, — это какой-тоненормальный прислал. Да что с тобой, Данилов?!

Он был уверен, что совсем не спал, но телефон зазвонил иразбудил его.

Выходит, все-таки спал.

Прежде чем взять трубку, он посмотрел на часы и сразу понял,кто звонит.

— Доброе утро, мама.

— Доброе утро, — откликнулась мать после паузы. — Откуда тызнаешь, что это я?

Данилов вежливо промолчал.

В Москве восемь утра субботы. В Париже — шесть. Мать всегдавстает в шесть, чтобы до завтрака успеть в тренажерный зал и вернуться к отцу,который терпеть не может пить кофе в одиночестве. Данилов помнил себя с трехлет, и тогда все было точно так же. Кроме Парижа. Парижа тогда не было.

— Андрей, я хотела сообщить тебе, что твой отец получилпремию французской литературной академии. Это серьезная награда.

— Я в этом не сомневаюсь, — пробормотал Данилов. Отецникогда не получал несерьезных наград.

— Я ставлю тебя в известность, что на будущую среду назначенприем в честь отца. Ты должен на нем присутствовать.

Данилов вдруг осознал, что встал с кровати и даже успелнацепить брюки, как будто мать могла его видеть.

— Мама, я вряд ли смогу прилететь в Париж. У меня многоработы, и я ничего не планировал на будущую неделю.

— Ты и не должен ничего планировать, — почти перебила егомать, что с ней случалось крайне редко, — прием в Москве, в особняке вВоротниковском. Я все время забываю, как он называется.

Данилов понятия не имел, как называется особняк вВоротниковском, и моментально почувствовал себя тем, кем был на самом деле, —плохим сыном.

— Среда на будущей неделе, — повторила мать медленно, какбудто Данилов был недоумком. — Запиши, пожалуйста, Андрей. Мы прилетим вовторник, и я не успею ничего проконтролировать, но прием организует Ольга,потому все должно пройти хорошо.

— Я постараюсь прийти.

— Нет. Ты не постараешься, а придешь. В конце концов, этопросто неприлично.

— Что неприлично, мама?

— Неприлично, что ты так долго и так старательно игнорируешьсвои обязанности, Андрей. На это уже обращают внимание.

— Кто обращает?

Мать промолчала. Она отлично умела не слышать того, что, поее мнению, не нужно слышать.

— Лиду я пригласила, — проинформировала мать, — попросила ееосвободить для нас вечер. Она вчера тебе не говорила?

Данилову вдруг показалось, что ему не около сорока, аодиннадцать. Он даже почувствовал запах — тот, который окружал его, когда емубыло одиннадцать: полироли, ковров, дорогих французских духов и синтетическойшерсти многочисленных зверей, которыми была уставлена его комната. Ему всевремя дарили игрушки, а он в них не играл. Не любил.

В тот день ему исполнилось четырнадцать. Он вернулся изшколы и обнаружил, что в его комнате больше нет никаких игрушек. Он долго стоялпосреди огромного почти пустого зала, в который превратилась комната, и непонимал, что могло приключиться с его зверями, — и сообразил наконец. Мать далаему понять, что детство кончилось.

Таким образом, Данилов знал совершенно точно, когдакончилось его детство — в промежутке между половиной девятого утра и двумячасами дня, когда ему исполнилось четырнадцать лет.