Она глубоко вздохнула. На мгновение он подумал, что она слишком погрузилась в свои мысли и не слышит его.

– Наверное, меня делают счастливой деньги, – нахмурившись, проговорила она. – Потому что они приносят свободу: я могу покупать все, что захочу, не глядя на цену…

– Я понял.

Она улыбнулась и добавила:

– Я люблю свежие, чистые простыни. Качественное обслуживание номеров. Горячий душ. – Они оба, не сговариваясь, чуть повернулись друг к другу, ее глаза горели каким-то невероятным огнем.

– Мне нравится стоять перед залом, заполненным мужчинами в костюмах, и понимать, что я все контролирую. Что я там потому, что эти умные, влиятельные люди создали весь этот беспорядок, и я единственная, кто может все исправить. И они все соглашаются делать так, как я говорю. Хотя дело даже не в этом. Я просто люблю делать все правильно и во всем видеть порядок. Люблю, когда ко мне прислушиваются…

Кормак тяжело вздохнул. А делает ли это все ее счастливой? Вот что он хотел знать.

– А знаешь что? – тихо поинтересовалась Харпер.

– Что?

– Я бы с радостью отдала все, что нужно, лишь бы Лола была счастлива.

– Она и так счастлива.

Харпер сглотнула и с трудом проговорила:

– Это только так кажется.

– И что же ты будешь делать сейчас?

Харпер не знала, что ответить.

– Примешь горячий душ? Растопчешь парочку костюмов своими дорогими каблучками?

Она сжала губы, так что они превратились в тонкую линию.

– Кто бы говорил.

– Что это значит?

Она гордо вскинула подбородок.

– Давай лучше поговорим о тебе? Что тебя вдохновляет, помимо серфинга?

Кормак рассмеялся, хотя ему было не смешно. Он вдруг понял, что, вероятно, чем-то ее задел.

– Компании Чедвика – это больше, чем просто бренд одежды. Мы, дизайнеры спортивного инвентаря, владеем производственными предприятиями, недвижимостью, ресторанами, судоходными и логистическими предприятиями и еще много чем. Мы прилагаем максимум усилий, чтобы вернуть как можно больше бизнеса в регион, чтобы сохранить местную экономику. Но мы также обеспечиваем рабочие места по всему миру и управляем многими благотворительными организациями, руководим медицинскими исследованиями, приютами для жертв насилия в семье, выплачиваем стипендии. И во всем этом я ведущий юрист. – Он повернулся к Харпер и увидел, что она смотрит на него широко раскрытыми глазами. – Ты хочешь знать, чем я занимаюсь, Харпер? В то время пока Чедвики после стольких лет, потраченных на то, чтобы сохранить этот город на плаву, наслаждаются своей пенсией, а Грэй, мой милый, добрый, любящий лучший друг, получает удовольствие от своей благословенной жизни, я управляю всем этим делом, черт подери.

– Кормак, я не имела в виду…

– Да я понял, не переживай.

Кормак провел рукой по волосам. Почему именно этой женщине он стал что-то доказывать? Он и сам не знал ответа на этот вопрос.

– Послушай, – сказал он как можно спокойнее и мягче, – я пытался быть приветливым. Я пытался быть милым и любезным ради твоей сестры, ради Чедвиков. Но хватит, Харпер, довольно. Ты жестко настроена против меня с самого момента твоего приезда на остров.

В глазах Харпер мелькнул недобрый огонек. Затем она выскочила из машины, оставив кофту на сиденье, и захлопнула за собой дверь. Казалось, она вся искрилась от негодования.

Кормак пытался справиться с обуревавшими его чувствами. Наконец он тоже вышел из машины, аккуратно закрыл за собой дверь и оперся о капот. Когда она обернулась и посмотрела на него, он жестом подозвал ее подойти ближе.

– Харпер, мне нужно, чтобы ты поговорила со мной. Лола что-то сообщила тебе обо мне? Может, тебе известно что-то о моем отце? Ты его знала? Я тебя чем-то обидел?

Харпер промолчала и нервно повела плечом. Кормак вдруг понял, что, пытаясь хоть как-то прояснить ситуацию, он случайно попал в цель.

Что, черт возьми, он сделал? Он плохо помнил последние годы в школе. Дома тогда начался ад, и он проводил время в компании друзей. Он намеренно заблокировал эти воспоминания, крики, драки и прочий ужас. Кормак пропускал школу. Воровал пиво и пил. Но каким-то образом он мог держать себя в руках и продолжать заботиться о матери. Он мечтал закончить школу с нормальными оценками.

– Ответь мне.

– Зачем? Чтобы ты потом использовал информацию против меня?

Кормак скрестил руки на груди. Почему он не замечал ее в школе? Она ведь была влюблена в него.

– Харпер, милая, просто скажи мне.

На мгновение ему показалось, что она сейчас снова замолчит или сделает вид, что не услышала. Но тут она заговорила:

– Все случилось в последний год в школе. Как раз перед выпуском. Ты должен помнить тот скандал. Скандал, связанный с моей семьей.

– Честно сказать, я помню очень мало событий того периода. Понимаешь, тот год был самым ужасным для моего отца…

Харпер с интересом посмотрела на него, но в полумраке невозможно было рассмотреть, что выражал ее взгляд.

– У меня похожая ситуация. Мой отец потерял все состояние.

Отец Харпер и Лолы разорился? Не может быть. Он бы точно запомнил этот факт. Или узнал бы потом. Чедвики никогда не скрывали от него положение дел. Они всегда слушали его мнение. Научили его всему.

– В новостях сообщали об этом. Вся школа знала. Мой отец потерял миллионы. Не только свои собственные, но и деньги ряда инвесторов. Это было ужасно. И папа не выдержал, для него это было слишком тяжело, и он ушел.

– Ушел?

– И никогда не вернулся.

Она смотрела ему в глаза, словно пытаясь понять, насколько он искренен сейчас.

– Ничего себе… Ты и правда не помнишь?

Он покачал головой:

– Новости распространялись быстро, а на следующий день прибыли падальщики, чтобы забрать у нас все. Я даже не знаю, кем они были. Может, судебные приставы, может, кто-то еще. Мне удалось забрать только пару рюкзаков, все остальное они отняли: мебель, наши вещи… Даже мягкие игрушки Лолы. И семейные фотографии. Я уверена, они многое потеряли в сделке отца, потому что это было личное.

Мне нужно было найти место, где мы могли бы спать. Я договорилась, что будем ночевать в подсобных помещениях рынка на Хейнс-стрит. Я работала там, и они позволили мне обустроиться временно у них. Но вот наступал понедельник, момент, когда надо было идти в школу, я не понимала, что упаковала вещи только Лолы. Моя единственная одежда была на мне. Старые джинсы и потертая футболка мамы. Я стирала вещи каждый день. Иногда я шла в школу в сырой одежде. Однажды меня отправили домой, потому что футболка была слишком коротка. А она просто села от каждодневных стирок. Хозяин лавки, располагающейся неподалеку от подсобного помещения, отдал мне старье, мне стали платить. Это значило, что у Лолы были деньги на экскурсии, и на дни рождения, и на стоматологические осмотры. Все это время мне приходилось избегать любых вопросов об опекунстве.