И ведь любил же Варвару, сволочь! И как бы он собирался житьс ней дальше? Да никак, потому что за год достаточно ее изучил. Да и какаянормальная женщина осталась бы с человеком, который собственноручно отдалприказ о расстреле ее единственного брата!

Вот кого Борис ненавидел! Такие, как Черкиз, прикрывалитворимые ими ужасы и убийства идеологией. Дескать, революция требует… Что такоереволюция? Только слово, призрак, фантом… Самое отвратительное, что Черкиз былискренен. И принципиален до конца.

Тогда Бориса спас Саенко. Варя тоже не оплошала.

В следующий раз они встретились через год в Новороссийске.Черкиз собственноручно связал Борису руки перед тем, как его сбросили вНовороссийскую бухту. Впрочем, иного Борис от него и не ждал.

Он выжил и тогда. Выплыл в ледяной мартовской воде и вытащилраненого друга Алымова. Везение ему не изменило.

Но теперь… Воспоминания пронеслись в голове Бориса за долюсекунды, он медленно поднял голову и столкнулся взглядом с черными, полныминенависти, лихорадочно блестящими глазами Черкиза.

Надо же было такому случиться! Первый же встречный оказалсяне просто знакомым, а единственным человеком, который его давно и глубоконенавидел. Да еще и обладал властью для того, чтобы Бориса немедленноарестовать. И что его занесло в такую дыру?

– Стало быть, Прохиндеев Пров Васильевич… –протянул Черкиз, кривя губы, – следуете в Петроград?

– Так точно, – тихо ответил Борис, с непонятнымзлорадством наблюдая, как у Черкиза задергалась щека.

– Евдокимов! – рявкнул Черкиз, вернее, толькохотел рявкнуть, голос его сорвался, и крик получился слабый и хриплый. –Этого – во Внутреннюю тюрьму! По дороге глаз не спускать, головой ответишь,если с ним что!

– Слушаюсь! – гаркнул, выпрямившись во весь свойнебольшой рост, Евдокимов. – Будет исполнено сей же час, товарищ Черкиз!

Красноармейцы взяли винтовки на изготовку, Черкиз отвернулсяи пошел прочь, раздвигая толпу плечом, как купающийся человек раздвигает волны,войдя в реку. Впрочем, толпа и сама отхлынула от него в страхе. В конце перронаждал Черкиза черный автомобиль.

– Чего глядишь, контра? – заорал Евдокимов. –Слышал, что товарищ Черкиз сказал? Поворачивайся живее, время дорого…

– Успею… – процедил Борис, оглядываясь посторонам. Как он и предполагал, Саенко рядом с ним не было. Неизвестно какимспособом он успел раствориться в воздухе перед самым приходом Евдокимова скрасноармейцами. Борис понадеялся, что Пантелей успел предупредить Мари.

– Топай! – Один из красноармейцев толкнул его вспину прикладом винтовки.

«Дежа-вю, – усмехнувшись про себя, подумалБорис, – такое со мной уже было…»

Чекисты отконвоировали Бориса до автомобиля – не такогочерного и лакированного, как у Черкиза. Этот был большой и старый, сиденьяпродраны, а сзади вообще лежала доска.

– Слышь, дядя, – тихонько спросил Борис у болеестаршего красноармейца, – а кто этот Черкиз?

– Какой я тебе дядя, – заворчал было тот, но потомответил с охотой: – Товарищ Черкиз – самый главный в нашем городе чекист.Начальник всего гепеу, вот не привыкну никак, что переименовали…

– Силантьев! – заорал Евдокимов, перекрывая шумкашляющего мотора. – Да ты какого… с этим контриком разговорыразговариваешь и секретную информацию ему выдаешь? Под арест захотел? Может, тыи сам с контрой снюхался?

Красноармеец пробормотал что-то испуганно и всю дорогустарательно отводил глаза от взгляда Бориса.

Автомобиль остановился перед очень странным особняком.Когда-то это было весьма нарядное здание, с розовым фасадом, обильно оснащеннымколоннами и пышной купеческой лепниной. На фасаде просматривались замазанныебуквы, извещающие о прежнем назначении особняка. Буквы явно пытались вывестивсеми доступными способами, но они снова и снова проступали на стене с завиднымупорством, как живучий сорняк на огороде, и эти буквы все еще можно былопрочесть – «Гостиница „Ампир“».

Розовый цвет фасада за годы революции и войны сильно поблеки выгорел до оттенка, весьма напоминающего сильно застиранное дамское нижнеебелье. Лепнина, видимо, была признана новыми обитателями «Ампира» буржуазнымпережитком и частично отбита. Колонны уцелели, хотя их тоже покрывалимногочисленные шрамы от пуль и снарядных осколков. Но больше всего изуродовализдание какие-то странные железные щиты, закрывавшие снаружи большую часть окон.

Перед входом в здание стоял расхлябанный красноармеец свинтовкой. При виде подъехавшего автомобиля он вытянулся и придал своему давнонебритому лицу выражение революционной непреклонности и служебного рвения.

– Выходи, контрик! – приказал Евдокимов, сненавистью взглянув на Бориса, и для большей убедительности ткнул ему в бокствол «маузера».

Видимо, ему не давала покоя допущенная при проверкедокументов оплошность и проявленный недостаток революционной бдительности, такчто теперь он проникся к арестованному особенно горячей классовой ненавистью.

Борис подошел к крыльцу бывшей гостиницы. По сторонам отнего шагали красноармейцы, чуть впереди шел Евдокимов.

– Отворяй, контрика арестованного привезли! –Евдокимов ткнул в лицо часовому мандат. Тот моргнул, снял с плеча винтовку ипосторонился.

Евдокимов вошел первым, следом красноармейцы втолкнулиБориса.

За дверью их встретили двое чекистов в непременных кожаныхкуртках, с недовольными и заспанными лицами простых крестьянских парней.

– Ты кого это привел, товарищ? – накинулся один изних на Евдокимова. – Не знаешь, что ли, порядок? Сперва на Коннуюположено, для установки личности и выяснения обстоятельствов, а потом уже кнам, во Внутреннюю тюрьму!

– Ничего не знаю, – отмахнулся Евдокимов. –Личный приказ товарища Черкиза!

– А, ну если товарища Черкиза, тогда конечно! –уважительно проговорил второй чекист. – Тогда у нас нет никакихвозражениев. У него, у Черкиза, стопроцентное классовое чутье! Давай, товарищ,бумагу, я распишусь, что принял у тебя контрика. Махматулин, в одиннадцатуюарестованного!

Тут же появился здоровенный красноармеец в высокой косматойпапахе, с кривым и недовольным лицом, мрачно взглянул на Бориса и толкнул его вспину:

– А ну шагай, шайтан! Шевели ногами!

Борис двинулся вперед по широкому, плохо освещенномукоридору бывшей гостиницы. Красноармеец Махматулин шел следом за н??м, тяжелотопая огромными сапогами и приговаривая:

– Чего тебя, шайтана, зазря водить? Чего зазря в камерадержать? Чего зазря хлебом кормить? Все одно – в расход пойдешь, так чего натебя зазря время тратить? Приколоть штыком – и конец! Пули на тебя и то жалко!