– Садитесь, арестованный, – сказал Черкиз,поднимая голову.

Борис сел и посмотрел на своего врага более внимательно.

Черкиз выглядел неважно. Со времени последней их встречипрошло немногим более двух лет, а он постарел едва ли не на все десять. Он былбледен и болезненно худ, тонкая шея болталась в воротнике френча. И толькочерные глаза горели неистовым огнем, напоминая прежнего Сергея Черкиза.

Борис с удивлением ощутил, что он совершенно не боится этогочеловека. То есть он понимал, что находится полностью в его власти и вряд лиудастся ему выйти живым из этого застенка, но страх, овладевший им на вокзале,куда-то пропал. Теперь больше не нужно было изображать из себя скромногосовслужащего, не нужно следить за своими манерами и речью. Сейчас, сидя вкабинете напротив Черкиза, Борис почувствовал себя гораздо увереннее.

В голове его всплыла мысль, что неспроста Черкиз не назвалего на вокзале настоящим именем. И конвойного неспроста выставил из кабинета. Иесли это допрос, то где тогда барышня с пишмашиной? Вон папок на столе сколько!И сам Черкиз сидит, пишет. Это все дела. У них в ЧК без дела не разговаривают,сразу протокол составляют и в картонную папочку подшивают.

Борис нарочно развалился на стуле и решил держатьсявызывающе. Хозяин кабинета все сверлил его глазами, Борис уставился в ответ.Наконец Черкиз кашлянул в кулак и прошипел:

– Ж-жив… Ты, оказывается, жив…

– Жив, как видишь, – подтвердил Борис самымбеззаботным тоном, – жив и здоров!

– Ну, это мы быстро поправим… – протянул Черкизвполголоса, потом опомнился, оглядел кабинет и достал из ящика стола стопкучистых листов бумаги.

– Назовите свое подлинное имя, – скучным голосомпредложил он, – а также расскажите, с какой целью и по каким каналам выприбыли в Советскую Россию.

– А то ты имя мое не знаешь, – ухмыльнулсяБорис, – а может, фамилию забыл? Вряд ли… Такая же у меня фамилия, как и усестры моей, твоей бывшей жены Варвары…

Не стоило бы примешивать сюда Варю, в конце концов, это ихличная вражда, чисто мужское дело, однако у Бориса появилась сумасшедшаянадежда. Точнее, только малюсенький ее кончик.

Черкиз смотрел на него молча, кадык его перекатывался.

– Как ни крути, – глумливо продолжал Борис, –а по всему получается, что родственники мы с тобой, товарищ Черкиз.

– Прекратите паясничать, – устало произнес наконецЧеркиз, – у меня мало времени. Назовите свое настоящее имя, иначе…

– Да пошел ты! – Борис перегнулся через стол иотчетливо выговорил некоторые слова, которым он научился в свое время указачков, мотаясь с ними по степям Украины за бандами «зеленых».

– Ты… – Черкиз бросил перо, так что оно покатилосьпо столу, разбрызгивая чернила, – да я тебя сейчас в подвал, там у настакой мастер есть… через двадцать минут запоешь, как курский соловей! Все изтебя выколотят – куда шел, с кем, все пароли-явки, даже вспомнишь, как вдетстве за горничными подглядывал, ваше благородие! А потом я тебя самоличношлепну!

Он внезапно задышал бурно, с присвистом и разразился лающимкашлем. Борис отодвинул свой стул подальше и наблюдал, как Черкиз, более непытаясь сдержать кашель, вытирает платком выступившие слезы. Щеки его покрылисьлихорадочным румянцем. Кашель наводил Бориса на размышления.

Черкиз прижал платок ко рту, после чего посмотрел, что там,и Борис зоркими глазами успел заметить на платке два маленьких красныхпятнышка. Тут же ему стали понятны и болезненная худоба, и бледность, и впалыещеки, и лихорадочно блестящие глаза.

– Чахотка, – констатировал он, – чахотка утебя, Черкиз. Помрешь ты скоро, я хоть и не врач, а вижу. Да ты и сам знаешь…

Черкиз молчал, потому что не мог говорить. Не испытывая никапли жалости, Борис продолжал:

– Грустный итог жизни, товарищ. Чего ты такого великогосовершил? Сотню-другую безвинных людей на тот свет отправил? Прикрываясь своейреволюцией…

– Не смей революцию своим грязным языком марать… –прохрипел Черкиз.

– Да брось ты! – отмахнулся Борис. – Раз уж унас с тобой разговор пошел откровенный, без свидетелей, то ответь, чего жетебя, истинного большевика, пламенного революционера, товарищи в такую дырузаслали? Ты революции – все, а она тебе – дулю! Председатель Чрезвычайки – дагде? В захолустном городишке спекулянтов ловишь!

Черкиз ожег его взглядом, и Борис понял, что ударил посамому больному. Ощутив небывалое злорадство, он продолжал:

– Не доверяют, значит, товарищи. Когда в девятнадцатомна расстрел людей посылал да еще перед смертью душу выматывал – годился, атеперь, когда контру истребили, вспомнили большевички про твое дворянскоепроисхождение. Не доверяют…

– Врешь! – Снова вместо крика слабые легкиеЧеркиза могли выдать лишь хрип. – Да я тебя сейчас… – Он трясущимисяруками вытаскивал из ящика стола револьвер.

– Вот уж это вряд ли! – Борис совершенно неиспугался, какая-то злая сила заставляла его дразнить своего врага, доводитьего до исступления. – Кто же тебе позволит в собственном кабинете-то… Увас теперь революционная законность… вон этот распорядился… – Он кивнул напортрет Дзержинского. – Ты сначала дело мое расследуй, а потом уж… Невосемнадцатый год на дворе! Так что «наган» свой убери, а то вон руки трясутся,еще выстрелишь ненароком, потом не оправдаешься. На тебя и так косо смотрят…

И снова по взгляду Черкиза Борис понял, что прав.

– С делом промедления не будет, – криво усмехнулсяЧеркиз, – не хочешь тут говорить – в подвале допросим. Все расскажешь, апотом я тебя там же, в подвале…

– Допустим, расскажу, – согласился Борис, –методы ваши мне хоть неизвестны, но догадываюсь. Как-то в контрразведке Белойармии меня так хорошо обработали – не сказал только потому, что ничего не знал.Так и сейчас. Ну, допустим, назову я свое настоящее имя, так ты его и такзнаешь. Знаешь, что пришел я из-за границы по фальшивым документам.

– Откуда бланки взял? – процедил Черкиз.

– Понятия не имею, – честно ответил Борис, –это не мое дело. Больше тебе скажу, те, с кем я шел, видели, что меня взяли,так что сейчас уже переменены все явки и пароли. Что бы я ни сказал – вы всеравно никого не найдете. Я вообще там маленький человек, делаю, что прикажут.

Борис вовсе не собирался рассказывать Черкизу, что егоприсутствие в экспедиции очень нужно и что без него все дело сорвется.

– Так что, пожалуй, расскажу-ка я там в подвале, чтошел я через границу исключительно к тебе, – протянул Борис, – что ты,Сергей Черкиз, давно уже завербован агентами генерала Кутепова, чтосотрудничаешь ты с РОВСом по велению сердца, поскольку имеешь дворянскоепроисхождение, а также потому, что в Париже живет твоя жена с ребенком.