– Не совсем воин, – проговорил мужик снеуверенностью. – Вроде бы не воин и вовсе.

– А кто?

Мужик ответил со вздохом:

– Непонятно.

– А что хочет?

– Тоже непонятно. Просто убивает колдунов. А ещеуничтожает запасы колдовской воды.

Олег задумался.

– Колдунов – понятно, это у воинов принято. А запасыколдовской воды… зачем?

Мужик сказал чуточку раздраженно:

– Чтоб другой кто колдовать не стал! Когда естьволшебная вода, научиться легко.

– А-а-а, – протянул Олег, – тогда ты прав, тоне воин. Воин не додумается еще и воду спустить в землю.

– Я и говорю! Воин убил, пограбил и пошел дальше. Нет,это не воин, не воин… А вот кто – непонятно. И зачем?.. Воду-то зачемпортить?.. Это ж найти сундуки с золотом и превратить все добро в свинец! Дажене в свинец, а… даже не знаю, в сухие листья! Или вообще в дым. Дурак какой-то.

Его собеседник прислушивался и кивал, потом заговорил тоже,поддерживая друга, что дурак, ясно, что дурак.

Олег слушал-слушал, тоже кивал, наконец сказал:

– Да, вы правы. Раз непонятно – то дурак.

– Вот-вот, – сказал первый одобрительно, –наконец-то ты все понял!

– Ты хорошо объяснил, – ответил Олегвежливо. – Я вообще-то понятливый, только до меня доходит медленно. Я непонимаю, если объясняли мало или всего один раз.

Мужик сказал понимающе:

– Мы все здесь такие. Зато основательные. Когда чтопоймем – уже никаким поленом не выбьешь.

На этот раз выпили за то, чтобы магия никогда не кончалась,но Олег наконец-то ощутил, что прекрасное вино хоть и обладает дивным вкусом,совсем не туманит голову.

Барвинок вернулась в дом с ворохом цветов и фруктами вплетенной из свежих прутьев корзинке, довольная и счастливая. Олег явилсяпозже, все такой же неторопливый, и не подумаешь, что может двигатьсястремительно и точно. Сейчас чуть ли не засыпает, настолько ушел в свои мысли,хотя о чем может думать мужчина?

Следом за ним, застенчиво улыбаясь, в комнату вошламоложавая женщина, полная, но очень приятная лицом и голосом, в руках корзинкаиз прутьев лозы.

Пожелала доброго здоровья и начала выкладывать на столсвежий хлеб и сыр. Аромат потек по комнате и заставил желудок Барвинок радостноквакнуть и в нетерпении завозиться, довольно потирая лапки.

– Сейчас принесу борщ, – сказала хозяйка. – Авы пока попробуйте с нашего огорода…

– Куда уж разжигать аппетит, – сказал Олег то, очем подумала и Барвинок. – И так готовы сожрать целую лошадь! Вот мояспутница слопает и копыта…

Женщина исчезла, а спустя минуту внесла две глубокие миски,полные до краев наваристого борща. Барвинок, забыв ответить колкостью набессовестное предположение волхва, едва дождалась, пока посудина опуститсяперед нею на стол, торопливо схватила деревянную расписную ложку.

– Как вкусно пахнет!

– Еще не то скажете, – ответила женщина с мягкойулыбкой, – когда отведаете…

Исчезла она тихо и неслышно, деликатно оставив гостейнаедине. Барвинок торопливо хлебала борщ, восторгалась, нахваливала, Олег елмолча, не смаковал, что слегка задело Барвинок, будто она сама все приготовилаи потому ждет заслуженных похвал.

Он посмотрел на нее поверх миски, на губах проступилаулыбка, но глаза остались строгими и серьезными.

– Вообще-то мне село тоже понравилось, – произнесон задумчиво. – Ни единой шуточки… Люблю сурьезных.

Она едва не уронила ложку.

– Что?

Он пожал плечами.

– Да меня упрекали как-то, что шуток не понимаю. Аздесь, как вижу, никто не понимает. Или все не понимают, как правильнее?

Она старательно работала ложкой, едва нашла момент, чтобывозразить быстро и уверенно:

– Да какая разница? Говоришь, ни единой шуточки неуслышал? Ну ты и чурбан…

– А ты?

– Я? – спросила она обиженно и опустилаложку. – Я похожа на чурбан? Это у меня фигура, по-твоему, чурбанистая илия вся чурбан? Что ты хотел сказать?

Он напомнил сдержанно:

– Говоришь, шуточки слышала?

– Ну конечно! – воскликнула она.

– Например?

– Да пожалуйста!

Она запнулась на полуслове, нахмурилась. Он наблюдал, как наее лобике собирались морщинки, теснили одна другую, брови то поднимались, тосдвигались на переносице.

– Ну-ну, – подбодрил он.

Она сказала растерянно:

– Я просто не запомнила. У меня такая память, шуткилюблю, но запомнить не удается.

– Так-так…

– Не может быть, – заговорила она горячо, –чтобы не было шуток! Я просто не запомнила, вот и все. У меня память такая,особенная.

– Ты ешь-ешь, – сказал он и указал взглядом натарелку. – А то остынет. Я тоже не запомнил, но еще и не слышал. А памятьу меня, знаешь ли, как у большого и очень голодного слона. Еще много поместитсяв такую голову. Не отвлекайся, не отвлекайся. Как-нибудь потом объясню. Этотакие звери, единственные на белом свете, что не умеют прыгать. Дажеподпрыгивать. Так вот, шуток не было вовсе. Хотя в таком богатом и сытом селе…гм…

Она сказала в тарелку:

– Глупости! Вот выйдем сейчас на улицу, сам убедишься.

После борща было жареное мясо только что со сковородки и сароматно пахнущей гречневой кашей, а потом охлажденный в глубоком погребекомпот из яблок.

Из-за стола поднялись настолько отяжелевшие, что Барвинокукрадкой посмотрела на роскошно широкую кровать. Если волхв предложит отдохнутьпосле такой обильной трапезы, отказываться глупо, все-таки они не только что спостели, а проделали долгий путь, устали, как набегавшиеся волки…

– Ну вот, – произнес он с удовлетворением, –наконец-то закончили. Жаль, уже темнеет, а то бы самое время в дорогу.

Она поежилась, здесь так тепло и уютно, а за окном словно быпоплыл незримый туман, все теряет четкость, краски, становится серым иразмытым, оттого опасным и пугающим.

– Что ты так рвешься в дорогу?

– Дорога, – ответил он нравоучительно, – этожизнь. Самая короткая обычно самая грязная, да и длинная немногим чище. Но идтинадо.

– Какой ты скучный!

– И не остроумный, – согласился он. – Новешаться пока не буду. И топиться.

Она не успела ответить ехидностью, он потянул носом,поморщился.